Читаем Восстание полностью

В эту ночь мы все, сжимая кулаки от мучительной боли и гнева, стояли у Стены Плача. Мы сказали друг другу: ’’Это и есть настоящее рабство. Что не осмелились сделать римские наместники, сделали английские солдаты. Что наши древние предки отказывались терпеть от древних угнетателей, ценой жизни и свободы, терпит вот уже целое поколение евреев, которые считают себя самыми непокорными из рабов. Народ, который не защищает самые святые для него места, даже не пытается защитить их, — не свободен, что бы он там не говорил о свободе. Люди, которые позволяют, чтобы их священное место и самое сокровенное чувство безнаказанно топтали кованые сапоги угнетателей, являются рабами по духу. И мы решили тогда, раз и навсегда отбить охоту у угнетателей нарушать своим презренным присутствием величие наших святых мест и осквернять святость наших праздников.

На следующий Новый Год за десять дней до Судного дня мы вспомнили пережитый нами стыд и принятое нами решение. Мы решили не позволить угнетателям повторить и на этот раз прошлогодний спектакль. Если избиение все-таки произойдет еще раз, то мы не оставим это безнаказанным. Мы составили сложный, как в психологическом, так и в практическом отношении, план. Основная работа по выполнению этого хитроумного плана возлагалась на силы революционной пропаганды. Мы начали издавать предупреждения британскому командованию. Ночь за ночью на стенах городов и селений расклеивались листовки с предупреждением Иргуна. Они были собраны воедино в следующем заявлении, текст которого был отпечатан на иврите и английском языке:

1. В Судный день у Стены Плача соберутся большие толпы народа, чтобы почтить память мучеников Израиля, павших на поле брани и погибших в нацистских крематориях, газовых камерах и застенках английских тюрем.

2. Принципы гуманности современной цивилизации говорят, что святые молитвы не должны быть нарушены и святые места — осквернены.

3. Британскому правительству, временно правящему Родиной еврейского народа против его воли, предписывается не нарушать святость еврейской религии и праздников.

4. Любой английский полицейский, который в праздник Судного дня осмелится ступить на площадь, окружающую Стену Плача и нарушить традиционную службу, будет расценен нами как уголовный преступник и с ним поступят соответственно.

Наши предупреждения издавались одно за другим, а Судный день приближался. В Иерусалиме, да и во всей стране чувствовалось напряжение. Никто не имел ни малейшего представления, как мы намеревались защитить честь еврейского народа. Некоторые опасались страшного кровопролития у Стены Плача в Судный День. Другие доказывали, что Иргун-де ведет ’’войну нервов” с англичанами. Кое-кто сообщал о скоплении британских войск в Старом городе. Были и такие, кто, как всегда, шутил и не придавал этому особого значения.

Официальные еврейские учреждения, конечно, не оставались пассивными наблюдателями. Были срочно написаны и распространены статейки о нашем ’’преступном фанатизме”. Статьи сопровождались действием. К главному раввинату обратились с просьбой ’’уничтожить” всю нашу подготовительную работу одним росчерком пера... Раввинат, конечно, тут же откликнулся на просьбу. От имени раввината было опубликовано ’’воззвание к еврейскому народу”, в котором говорилось, что трубить в шофар на закате Судного дня является просто традицией и ничем большим. Собственно говоря, придерживаться традиций, дескать, необязательно. И, кроме того, ’’официальный закон и есть единственный и непогрешимый”.

Мы не отступили, мы преисполнились сознанием важности нашей миссии больше, чем когда бы то ни было.

Мы решили довести свой план до конца. Мы исходили из того, что британское правительство было поставлено нами в неловкое положение в психологическом и даже политическом отношении. Мы полагали, что англичане, вследствие этого отступят. То, что Стена Плача действительно является святыней из святынь, безоговорочно признавали все. Британскому правительству было нелегко решиться на кровопролитие в день религиозного праздника и в то же время кричать о своей ’’цивилизованности”.

Конечно, мы не собирались провоцировать кровопролитие у Стены. Мы рассчитали наш план до мельчайших подробностей. Вначале мы развернули психологическое наступление, практическое значение которого должно быть ясно каждому, кому известны хотя бы азы стратегии и тактики ведения войны. Полная победа может быть иногда достигнута действием одного лишь психологического оружия.

Иногда, правда, этого недостаточно. Мы понимали это. Нам было хорошо известно, что если враг, несмотря на многочисленные предупреждения, осмелится все же послать к Стене Плача своих полицейских в праздник Судного дня, как он это делал на протяжении тринадцати лет, то мы не сможем привести наш план в действие. Потому, что пострадают старики, женщины и дети. Все тактические преимущества были поэтому на стороне врага.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное