Не пытаясь распутать все нити этой институционной ткани, мы, вероятно, не ошибемся, если скажем, что до распространения эллинизма цивилизации Греции и Рима – а также Испании и Франции – включали в себя более одного типа общества. Среди них спартанский тип, основанный на труде илотов (рабов), особенно прославился своей стабильностью и значительной долей рабского труда
Античные общества Греции и Рима, какой бы формы они ни были, относились к восточному типу, а аграрные общества Европы и Японии – нет. В государствах этих регионов позже развились специфические феодальные отношения, которые на уровне сельского хозяйства не имели себе равных по своей способности к росту и созданию многочисленных центров. Именно этот феодальный порядок и породил многоядерный тип абсолютизма и в конечном счете многоядерное индустриальное общество, базирующееся на частнособственническом промышленном способе производства.
Сходство феодальных цивилизаций Европы и Японии очевидно. В обоих случаях существовало, на уровне суверена и ниже, большое число лордов (вассалов), которые служили ему на определенных, оговоренных заранее, условиях и не входили в число бюрократов, составлявших государственный аппарат. Но эти институционные конфигурации не были идентичными. На Западе Евразии сельское хозяйство, будучи дождевым, относилось к экстенсивному типу и велось в поместьях, которые превратились в центры крупномасштабного сельскохозяйственного производства. Зато на восточном фланге Евразии сельское хозяйство, сильно зависевшее от орошения, было интенсивным и мелкомасштабным. Более того, независимая церковь и гильдейские города Европы не имели своих аналогов в Японии.
Таким образом, в Японии и Европе раннего Средневековья мы обнаружили простую форму феодального общества, в которой правитель разделял свое социальное лидерство исключительно со своими вассалами. В Европе эта простая форма породила более сложную, в которой государь был вынужден принимать во внимание мнение влиятельного объединенного духовенства и различных бюргерских союзов.
Эти два варианта не исчерпывают количество подтипов феодального общества. В средневековой Швеции и Киевской Руси решающие отношения, которые выражались в процедуре формального введения во владение и дарования феода, по-видимому, никогда не достигли этапов зрелости. Поэтому мы можем отнести их к третьему подтипу: «пограничному феодальному обществу».
Гидравлическое общество превосходило все другие типы стратифицированного доиндустриального общества по продолжительности своего существования, размерам и количеству доминирующих в нем персон. Это может объяснить, почему оно включало в себя так много подтипов. С точки зрения таксономии гидравлическое общество – это громоздкий, неуклюжий гигант. Почему же мы не можем рассматривать его основные подтипы в качестве дискретных, главных социальных формаций?
Такое решение было бы оправдано, если бы мы имели дело с базовыми структурными различиями в социальных отношениях и социальном лидерстве. Однако таких различий продемонстрировать нельзя, поскольку агроуправленческий деспотизм и монополия бюрократии во всех известных подтипах гидравлического мира преобладают. В связи с этим произвольное «деление» затемнит решающий социоисторический факт, свидетельствующий о том, что гидравлическое общество превосходит все другие аграрные общества по своим размерам и институциональному разнообразию.
Биологи, столкнувшись с подобной проблемой, отказались выделять крупные рода живых организмов просто потому, что они включают в себя больше видов, чем некоторые другие рода, и могут стать «несбалансированными» или слишком громоздкими. Зная, что биологический мир характеризуется неравенством, они чувствуют, что научная «классификация должна отражать это неравенство»
Проблема таксономических остатков, еще одна головная боль биотаксономии, является очень важной и для нашего исследования. «По оценкам [ученых], менее двух процентов от общего числа видов птиц во всем мире до сих пор остается еще неизученными»