Вот так мы теперь живем

Вдобавок за последние дни возникло еще одно осложнение, для Мельмотта совершенно неожиданное. Как-то утром он вызвал Мари в свой кабинет и сказал, что ей надо подписать бумагу. Мари спросила, какую бумагу. Он ответил, что это документ, касающийся денег, и напомнил, что она уже однажды такой подписывала. Незачем ей задавать вопросы, когда от нее требуется только подпись. Тут Мари изумила отца. Она не просто показала, что понимает много больше, нежели он думал, но и наотрез отказалась что-либо подписывать. Читатель догадывается, что спор вышел довольно горячий.

– Да, папенька, знаю. Это для того, чтобы ты мог распорядиться деньгами, как пожелаешь. Ты был так ко мне недобр насчет сэра Феликса Карбери, что я не стану ничего подписывать. Если я когда-нибудь выйду замуж, деньги будут принадлежать моему мужу!

У Мельмотта даже дыхание перехватило. Он не знал, к чему прибегнуть – к угрозам, к уговорам, к побоям. До конца разговора он перепробовал все три подхода. Говорил, что за такое мошенничество может отправить ее в тюрьму – и отправит. Умолял не разорять отца своим упрямством. Наконец он схватил ее двумя руками и затряс со всей силы. Однако Мари стояла на своем. Он может резать ее на куски, но она ничего не подпишет.

– Ты, небось, думала, что все эти деньги достанутся сэру Феликсу, – с издевкой произнес отец.

– Он бы их и получил, если б не струсил, – ответила Мари.

Была и еще одна причина держаться за ниддердейловский план. Мельмотт, без сомнения, утратит нынешний доход, зато получит маркиза. Взвесив на своих точнейших весах все плюсы и минусы, он решил не платить Лонгстаффам и отдать деньги Ниддердейлу. Нельзя сказать, что у него не было сомнений в правильности избранного пути. Опасности со всех сторон были так велики! И все же смелый шаг импонировал ему больше. Мари сказала, что выйдет за Ниддердейла – или за уличного метельщика.

Утром понедельника – на следующей неделе после его знаменитой парламентской речи – к нему в контору пришел один из Байдевайлов. Мельмотт сказал мистеру Байдевайлу, что, как все знают, в Сити нынче с деньгами «очень туго».

– Мы просим не возврат коммерческого долга, – ответил мистер Байдевайл, – а оплату приобретенного вами крупного недвижимого имущества.

Мистер Мельмотт высказался в том смысле, что свойства денег одни и те же, какова бы ни была причина выплаты, затем предложил выписать два векселя, на три и на шесть месяцев, с обычными процентами. Мистер Байдевайл возмутился и потребовал вернуть документы на владение.

– Вы не вправе требовать документы на владение, – сказал Мельмотт, – только причитающуюся сумму, а я уже объяснил, как предлагаю ее оплатить.

Мистер Байдевайл был в полном отчаянии. За всю историю очень респектабельной фирмы, которую он представлял, ничего подобного не случалось. Разумеется, вся вина лежит на мистере Лонгстаффе, – по крайней мере, так считали Байдевайлы. Он так спешил завершить сделку с финансистом, что настаивал на передаче документов. Однако он не имел права их передавать – Пикерингское имение находилось в совместной собственности его и сына. Дом уже снесли, а теперь покупатель предлагает вместо денег векселя!

– Вы хотите сказать, мистер Мельмотт, что у вас нет денег заплатить за приобретенное, и тем не менее вы уже передали документы на владение в другие руки?

– Мои капиталы в десять, в двадцать, в тридцать раз превышают эту сумму, – гордо объявил Мельмотт, – но, думаю, вы могли бы знать, что при таком масштабе операций человек не всегда может по первому требованию взять и выложить восемьдесят тысяч фунтов.

Мистер Байдевайл, не прибегая к совсем уж бранным словам, дал мистеру Мельмотту понять, что его клиента ограбили и он немедленно примет самые суровые меры, какие позволяет ему закон. Мистер Мельмотт пожал плечами и не ответил, так что мистер Байдевайл вынужден был удалиться.

Байдевайлы по-прежнему были в контрах с мистером Скеркумом, тем не менее поверенный уже сомневался в подлинности письма, от которого Долли так настойчиво отрекался. Сам мистер Лонгстафф, человек по крайней мере честный, выразил мнение, что Долли не подписывал письма. Сын точно отказался подписать его в первый раз и едва ли имел случай сделать это позже. Мистер Лонгстафф был практически уверен, что оставил бумагу под замком в кабинете, позже ставшем общим кабинетом его и Мельмотта. Затем, войдя туда вместе с Мельмоттом – к тому времени всякая дружба между ними прекратилась, – он обнаружил ящик незапертым. В это время с ним был тот же мистер Байдевайл.

– Вы хотите сказать, что я открыл ваш ящик? – спросил мистер Мельмотт.

Мистер Лонгстафф сделался пунцовым и ответил, что не выдвигал таких обвинений, но, безусловно, не оставлял ящик открытым. Он знает свои привычки и убежден, что всегда запирает ящик.

– Значит, в тот раз вы изменили своей привычке, – с жаром произнес мистер Мельмотт.