Это чрезвычайно длинное послание сильно озадачило Джорджи. Она не понимала, что читает прямое и правдивое письмо, не отмечала про себя этих его достоинств, и все же они нечувствительно на нее действовали. Джорджиана часто подозревала других в неискренности, но и на миг не подумала, что мистер Брегерт написал хоть слово в попытке ее обмануть. Однако она осталась совершенно глухой к прямодушной честности письма. Читая, Джорджиана ни разу не сказала себе, что пусть этот человек еврей, толстый, похож на мясника, разменял шестой десяток и обременен семьей, она может без страха ему ввериться, потому что он честен. Она не увидела в письме особых чувств, но не позволила себе огорчиться из-за его неромантичности. Первое упоминание ее возраста задело Джорджиану, второе – разозлило. Она не думала, будто Брегерт считает ее моложе, чем на самом деле. Она знала, что свет обычно приписывает незамужним дамам лишние годы, стараясь уравновесить их склонность преуменьшать число прожитых лет. Ей и не хотелось казаться в глазах Брегерта совсем уж юной. И тем не менее слова эти показались ей неучтивыми – почти такими, какие могли бы исходить от мясника. Смутило ее и упоминание «дочери или дочерей». Джорджиана говорила себе, что это вульгарно – именно так сказал бы мясник. И хотя она вполне готова была называть отца вздорным и полным отсталых предрассудков, ей не нравилось, что мистер Брегерт отзывается о нем так вольно. Но больше всего возмутила ее та часть письма, где мистер Брегерт упомянул возможные денежные потери из-за Мельмотта. Какое право он имеет терять деньги, если из-за этого не сможет держать свои обещания! Она польстилась едва ли не главным образом на городской дом, и теперь жених говорит ей в лицо, что ближайшие три года городского дома не будет. У нее мелькнула мысль без дальнейших раздумий написать со всем презрением, что ей больше нечего ему сказать.
Но и это сулило горечь. Каково будет, получив недовольное прощение отца и матери, стать подружкой невесты на свадьбе Джорджа Уитстейбла? Можно ли пасть ниже? И что ей останется в жизни? Эпизод с евреем не позволит наседать на отца из-за городского дома. Леди Помона и миссис Джордж Уитстейбл объединятся против нее. Она лишится «сезонов», а в Кавершеме будет никем. Что до Лондона, ей туда уже и не захочется! Все будут знать про историю с евреем. Джорджиана нашла бы в себе смелость быть перед целым светом женой еврея, но не девушкой, которая хотела выйти за еврея и не смогла. Что будет с ней, если разорвать помолвку? Она бы на это пошла, согласись отец сразу увезти ее за границу, но теперешние обстоятельства не позволяли торговаться с отцом. В конце концов Джорджиана решила воспользоваться советом мистера Брегерта и не отвечать ему, пока все хорошенько не обдумает.
На следующее утро она задала матери несколько вопросов.
– Маменька, ты не знаешь, какие у папеньки намерения?
– О чем ты, дорогая? – Леди Помона говорила сурово, поскольку дочь утратила над ней всякую власть.
– Ну… Я полагаю, у него должен быть какой-нибудь план.
– Объяснись. Я не понимаю, отчего у него должен быть какой-нибудь план.
– Поедем ли мы в Лондон на будущий год?
– Полагаю, это будет зависеть от денег. Отчего ты спросила?
– Разумеется, я в очень жестоких обстоятельствах. Это должно быть очевидно всем. Я уверена, что ты все сама видишь, маменька. Суть проста: увезет ли он меня на год за границу, если я разорву помолвку?
– Отчего ему везти тебя за границу?
– Ты же не думаешь, что мне будет очень уютно в Англии? Если мы останемся в Кавершеме, как я смогу устроить свою жизнь?
– У Софи все очень хорошо.
– Ох, маменька, в мире нет двух Джорджей Уитстейблов – слава богу. – Джорджиана намеревалась говорить вкрадчиво и просительно, но от шпильки не удержалась. – То есть я не вижу причин, отчего бы Софии не быть счастливой, и надеюсь, она будет очень счастлива. Однако мне это не поможет. Я буду здесь очень несчастна.
– Не понимаю, как ты найдешь себе кого-нибудь за границей, – сказала леди Помона, – и не вижу, для чего твоему папеньке уезжать из дому. Он любит Кавершем.
– Значит, все сговорились принести меня в жертву, – объявила Джорджи, выходя из комнаты.
Однако она так и не решила, что написать мистеру Брегерту, и сказала себе, что дело потерпит еще одну ночь.