Вот так мы теперь живем

Тем не менее Роджер не ответил кузине. Возможно, он все же сохранял некую смутную надежду и чувствовал, что таким письмом лишит себя последнего шанса. Ее послание и не требовало немедленного ответа – собственно, вообще не требовало ответа. Она просто написала, что, поссорившись по определенным причинам с женихом, теперь считает нужным с ним помириться. Гетта просила кузена о поддержке, но и здесь не требовалось никаких действий. Довольно будет, если он не станет больше возражать против ее брака. На самом деле Гетта хотела, чтобы Роджер употребил свое влияние на ее мать, но это тоже нельзя было сделать письмом. Поразмыслив, он решил снова поехать в Лондон. По пути будет время подумать, есть ли у него силы согласиться на этот брак. Потом он увидится со всеми и по их поведению и словам выяснит что-нибудь еще, прежде чем бесповоротно отказаться от своих надежд и посвятить себя устройству их счастья.

Роджер поехал в город, и не знаю, помогли ли ему долгие часы дороги. Для человека, не привыкшего рассуждать, процесс этот мучительно труден. Мы как-то крутим все известное в голове и наконец приходим к решению, руководствуясь более сиюминутными чувствами, нежели рассудочными умопостроениями, – а потом говорим себе, будто думали. Но у нас нет привычки исследовать каждый довод до конца и, разобрав его до основания, приниматься за следующий. Это точно было не в силах Роджера, который, страдая от пыли, а затем от того, что напротив уселась тетка с корзинкой дурно пахнущей еды, чуть не отказался от вчерашнего благородного решения. Однако ночью, гуляя в одиночестве по площади у гостиницы, он смотрел на луну, всей душой ощущая красоту небес, и спросил себя, вправе ли он мешать счастью двух людей много младше себя и куда более достойных радоваться жизни. Впрочем, это было уже после того, как он принял ванну, смыл с себя пыль и поужинал.

На следующий день Роджер с утра пораньше пришел на Уэльбек-стрит. Стуча в дверь, он еще не решил, спрашивать леди Карбери или ее дочь, поэтому осведомился просто «дома ли дамы?». Ему ответили утвердительно и тут же провели его в гостиную, где сидела Гетта. Она поспешила навстречу кузену; тот сразу обнял ее и поцеловал. Никогда прежде Роджер такого не делал, даже никогда не целовал ей руку. Несмотря на родство и близкую дружбу, он в жизни не позволял себе таких вольностей. Гетта тут же сердцем поняла, что кузен согласен уступить ее желаниям. Что Роджер целует ее как самый близкий родственник, как самый доверенный друг, почти что брат, разумеется, ее не обидело. Она бы приникла к нему с самой нежной любовью – если он согласится не требовать другой любви.

– Ах, Роджер, я так рада вас видеть, – сказала Гетта, мягко высвобождаясь из его объятий.

– Я не мог написать ответ, поэтому приехал.

– Вы всегда делаете самое доброе, что можете.

– Не знаю. Я не знаю, что могу сделать сейчас – доброго или недоброго. Все сделалось без всякого моего участия. Гетта, вы были для меня всем миром.

– Не укоряйте меня, – сказала она.

– Нет, нет. За что мне вас укорять? Вы не совершили ничего дурного. Я не приехал бы, если бы хотел хоть кого-нибудь укорить.

– Как я благодарна вам за эти слова!

– Пусть будет, как вы хотите, – раз иначе нельзя. Я принял решение все стерпеть. С прежним покончено.

И он взял ее за руку, а она припала к его плечу и заплакала.

– И вы по-прежнему будете для меня всем миром, – продолжал Роджер, обнимая ее за талию. – Раз вы не станете мне женой, вы будете мне дочерью.

– Я буду вашей сестрой, Роджер.

– Скорее дочерью. Вы будете всем, что есть у меня в мире. Я поспешу состариться, чтобы чувствовать к вам то, что старики чувствуют к молодым. И если у вас будет ребенок, Гетта, он станет моим ребенком.

При этих его словах она снова заплакала.

– Я все продумал, милая. Вот! Если я что-нибудь могу прибавить к вашему счастью, я это сделаю. Верьте, забота о вашем счастье – отныне моя единственная радость в жизни.

Гетта не могла сразу сказать Роджеру, что человек, которому он ее уступил, не удосужился ответить на письмо с просьбой вернуться. И сейчас, плача от нежности к кузену, желая выразить ему величайшую благодарность, она не знала, как упомянуть Пола Монтегю.

– Вы его видели? – прошептала она.

– Кого?

– Мистера Монтегю.

– Нет. Зачем бы мне было с ним видеться? Я приехал не ради него.

– Но вы будете ему другом?

– Ваш муж безусловно будет мне другом – а если нет, то не по моей вине. Все будет забыто, Гетта, – насколько такое можно забыть. Но мне нечего было ему сказать, пока я не увидел вас.

Тут открылась дверь и вошла леди Карбери. Поздоровавшись с кузеном, она глянула сперва на дочь, затем на Роджера.

– Я приехал выразить согласие с этим браком, – сказал тот.

У леди Карбери вытянулось лицо.

– Я больше не стану говорить о том, чего желал. Я понял наконец, что это невозможно.

– Зачем вы так говорите?! – воскликнула леди Карбери.

– Маменька, умоляю тебя, – начала Гетта, но не нашла слов.