У нее что, нет денег даже на еду? Мне захотелось вколоть ей в задницу транквилизатор, взять ее в охапку и увезти на желтом автобусе обратно в Брно. И все-таки я знал, что моя Барбарелла привыкла бороться и сейчас поставила себе целью суметь позаботиться о себе без помощи родителей, меня и вообще кого бы то ни было.
В итоге где-то в конце января она сама приехала в Брно. В шкафу осталось несколько ее книжек, затерявшихся среди моих, а в кладовке за занавеской — спортивная одежда, которую она забыла в Рождество. Я, как обычно, сидел в кресле у французского окна и наблюдал за тем, как вещи Нины исчезают в ее большой сумке. Нина была одета в узкие светло-голубые джинсы, под белым кардиганом — бежевая водолазка, облегающая упругую мягкость ее груди. Спустя долгое время я вновь почувствовал эту мягкость, когда мы с Ниной при встрече обнялись в прихожей, и с той минуты не мог стряхнуть с себя это ощущение. Я не мог поверить, что Нина спустя полтора месяца ходит по той самой комнате, где мы вместе жили и где мне ее в последнее время так не хватало.
— Будешь что-нибудь?
— У тебя еще остался мой кофе?
— Он даже не раскрыт, — ответил я и, направляясь в кухню, остановился рядом с Ниной.
Взяв ее за руку, я рассматривал браслет, который раньше у нее никогда не видел. Я поднял вопросительно брови, Нина пожала плечами, и я пошел заварить для нее кофе.
Когда я вернулся, Нина стояла ко мне спиной и смотрела через окно в сад. Поставив чашку на столик рядом с креслами, я подошел к ней сзади. Спустя некоторое время я слегка наклонил голову вперед, коснувшись носом Нининых волос. Они пахли так, как всегда, но здесь нет места сравнениям: это был просто запах теплой головы — аромат жизни, который исходит даже от младенцев, — смешанный с сомнениями и крапивным запахом шампуня.
Нина слегка отклонилась назад и оперлась о меня спиной. Я положил подбородок ей на плечо; коснувшись друг друга теплыми щеками, мы смотрели на заснеженную улицу. До сих пор мои руки послушно покоились у меня за спиной, но теперь я их расцепил: одна устроилась у Нины на животе, а другая медленно поползла по ее шее, которая слегка вытягивалась, потому что Нина потихоньку запрокидывала голову назад. В штанах у меня зашевелилось, и Нина легонько прижалась ко мне. Я засунул руки в задние карманы ее джинсов, и потом уже все шло на раз-два. Я перенес Нину на ковер, и весь оставшийся вечер мы перекатывались на нем, как клубок змей.
Она вела себя, точно проститутка. Все мне позволяла, и себе тоже, только избегала поцелуев. Когда она в первый раз слегка отвернула голову, я воспринял это как игру, но Нина была настроена серьезно. Я озадаченно посмотрел на нее.
— Не хочу, чтобы мы целовались, — прошептала она.
Я снова попытался ее поцеловать, но она опять отвернулась. Чем меньше мне это нравилось, тем больше я хотел добиться своего, поэтому на всякий случай повторил попытку несколько раз.
Мы лежали голые на ковре: Нина зажгла свечку, а я негромко включил Людовико Эйнауди, которого открыл для себя благодаря Нине. Потом я натянул на нас одеяло. Прежде чем уснуть, мы успели заключить один из тех абсурдных договоров, какие возникают порой между расстающимися любовниками, которые на самом деле не хотят или не могут расстаться. Договор звучал кратко:
§ 1 Раз в месяц в течение одного дня мы принадлежим только друг другу.
§ 2 В этот день позволяется все.
§ 3 В остальные дни мы не можем притязать друг на друга.
Боюсь, что вышеупомянутая Классическая периодизация любовных отношений опускает этот этап, но давайте назовем его
Нам очень повезло, что Нина приехала в Брно в самом конце января, — февральский слот был еще не использован. Мы сравнили свои графики и нашли свободный выходной. Так получилось, что он выпадал на день святого Валентина, праздник, который мы раньше никогда не отмечали. Я открыл сайт скидочных купонов, на который прежде ни разу не заглядывал, и забронировал проживание для двоих по системе «все включено». Наш февральский выходной должен был пройти в южночешской вилле, стилизованной под кинематограф Первой республики[85]
, где номера назывались «Гуго Гаас» и «Ладислав Пешек», а апартаменты носили имя Адины Мандловой и Наташи Голловой. В пакет входила спа-программа в виде посещения сауны и джакузи, а сверх того еще и бутылка какого-то дешевого просекко.