Возраст согласия

Смотрю в окно. Там на фоне темно-желтого неба плывет огромная сизая рыба, стремительно растекаясь по краям, выпуская новые щупальца и открывая ненасытную пасть, словно желая проглотить влажное красное солнце. Оно медленно стекает за линию горизонта, и желтое небо темнеет, окрашиваясь в охристые оттенки.

Внутри меня поднималась и перемешивалась какая-то муть. На следующий день тошнота не прошла. Стало только хуже. Весь день я не ела и ходила по квартире, пошатываясь, словно пьяный матрос. В рот не лезли даже любимые крабовые палочки.

Через несколько дней я начинаю что-то подозревать. Иду в аптеку и покупаю два теста на беременность. От девчонок я слышала, что один может быть недостоверным. В туалете склоняюсь над стаканчиком с мочой и сую в него узкую полоску до стрелочки. Вытаскиваю и кладу на бумажку. Две красноватые полоски. Утром я повторю священнодействие, чтобы снова вытащить «черную метку». Теперь совершенно ясно: я беременна.

Кажется, я знаю, когда это произошло. Где-то с месяц назад была между нами какая-то глупая ссора, его ревность и бесплодные подозрения. В «Восставших из ада» портал в преисподнюю открывался диковинной шкатулкой Лемаршана. Мой личный портал открывался простой Nokia 3310.

Я вышла тогда в аптеку вечером за активированным углем – болел желудок. Юра позвонил домой. Подошла моя мама. Он бросил трубку и позвонил на сотовый. Я забыла его дома и перезвонила ему, только когда вернулась домой. Он не верил, что я отлучилась в аптеку. Его воображение, видимо, рисовало молодых жеребцов, с которыми я забавляюсь.

После этого разговора мы не виделись несколько дней, а потом он не выдержал и приехал. Повез далеко-далеко, за леса и поля, к волшебным золотым горам у залива, отпечатанным на лазурном небе. По таким горам я когда-то, в далеком детстве, ползала и смеялась, пересчитывая песчинки, вдыхая прелый запах водорослей. Кричала маме: «Посмотри на меня!» – и сползала вниз на попе, набирая полные кеды щекотных колючек.

Но в тот раз мы приехали не для того, чтобы ползать по песку. Ему надо было на какой-то объект. Но сначала на заднем сиденье быстро, почти не раздеваясь, судорожно дыша, шепча «безумно скучал» и «боже, боже, так хотел тебя», он вставляет мне. Все внутренности мне вывернуло изнутри горячим счастьем, мир кривился и исчезал, смытый нашими влажными взглядами.

После мы долго лежали обнявшись, я трогала кончиком языка его щетинистую щеку, пока жизнь вместе с его спермой втекала в меня по капле. В тот раз он не вытащил, и это стало фатальным.

А теперь все внутри выжигает тошнота. Не рвет, но крутит день за днем.

В газете читаю объявление – крупные черные буквы, одно страшное слово.

Забавно, это совсем рядом с его домом, на Петроградке. Рядом с кафешкой, где мы пили ледяную водку, которую я совсем не люблю. Где он жалел чаевые для обходительных официанток. И где они роняли на меня косые, длинные взгляды. Рядом с магазинчиком, где он покупал бойлер, а продавщица решила, что я его дочь.

Я сама доехала до места. Все внутри замерло. Просто нужно сделать так, чтобы все было как раньше. На меня смотрят ледяные глаза, обжигающие, как та самая водка.

Когда выхожу, он встречает:

– Все нормально?

– Да.

Его улыбка, особенная и нежная для меня, совсем не трогает.

Везет меня к дому. Смотрю на город. Ничего не изменилось.

Сидим в машине. Он что-то говорит. Говорит. Говорит. Сигарета тлеет синим дымом. Я не курю, машинально зажгла. Стряхиваю пепел в окно.

Мне кажется, если я скажу ему в ответ хоть слово, получится стыдное бульканье. Я не очень понимаю, о чем он, – на моей голове черный мешок. Слышу только: дочка попросила дельфинчиков. Эта фраза красной бегущей строкой лениво ползет в моей голове по кругу.

Мы так часто вместе, что я забываю: у него есть другая жизнь. Жизнь, в которой он заботится о детях, рожденных другой женщиной.

С его сыном мы познакомились в ту первую встречу, когда он возил нас с Наташкой к заливу. На обратном пути подъехали к дому. Там во дворе, залитом солнечным кипятком, он поймал мальчика лет девяти и говорил с ним, пока тот разглядывал нас с сумрачным любопытством. Я еще не раз увижу этот темный, чуть отстраненный взгляд. Юра как-то по пьяни пошутит:

– Неплохо будет, если он женится на тебе, когда подрастет.

Как-то вечером мы заехали к нему. Просто зашли на пять минут, жена должна была вот-вот прийти с работы. В полумраке просторной комнаты тонким голосочком пела маленькая девочка: «Я тучка-тучка-тучка, я вовсе не медведь!», а в квадратном коридоре стоял мальчик. Сказал «здравствуйте». Юра бродил где-то в глубине квартиры. Я быстро вышла за дверь, прислонилась к потрескавшейся стене. Быстро вытерла мокрые глаза рукавом. Эта квартира, дети – кажется, все это мне откуда-то знакомо, но уже безвозвратно утрачено.

На стене в подъезде надпись – «люблю тебя и наших ананасиков». Так тепло.

А сейчас я говорю, что мне нужно идти и, пошатываясь, вылезаю из машины.

Иду за пиццей в магазин. Я снова могу есть. Нужно вдохнуть воздуха. Очнуться от наркоза. Пиццу надо сначала разморозить. Меня тоже.