Возраст согласия

Обратно ехали через Невский. Вдруг ленты и флаги, шум барабанов. Они перестукивали обычный шум главной улицы. Бритые головы, белые простыни вместо одежд развеваются на солнце, девушки в разноцветных тканях весело танцуют, машут прохожим.

Я приоткрыла окно.

– Харе Кришна Харе Кришна Кришна Кришна Харе Харе Харе Рама Харе Рама Рама Рама Харе Харе!

– Юра, кто это?

– Не знаю, вроде кришнаиты. Иногда выходят со своими барабанами, поют и танцуют.

На светофоре мы двинулись, машина стала набирать скорость, и пританцовывающая процессия осталась далеко позади. Я прикрыла окно и закурила «Кэптэн блэк».

Дома мама лежала в полной отключке, почему-то на моей несчастной тахте. Прислонив сумку с пледом к столу, я быстро выскочила из дома. Мы заехали за Наташкой и погнали на Петроградскую. У его дома зашли в небольшие торговые ряды, объединенные полупрозрачной арочной крышей. Купили пару упаковок пива «Тинькофф» и разной жратвы на закуску. Дома у Юры, как всегда, было много водки. Скоро мы перешли и на нее. Начался шабаш.

Втроем мы весело отплясывали под Prodigy, пока Наташка не ударилась обо что-то глазом. Она распсиховалась, что теперь родители увидят фингал и заподозрят ее в непристойном поведении. Я злилась, что своей истерикой она ломает весь кайф.

– Наташа, ну не переживай ты так, – успокаивал ее Юра, – давай холодное приложим что-нибудь. Есть еще мазь специальная…

Вроде это ее успокоило, она перестала верещать. Они засобирались в аптеку за этой самой специальной мазью, которая обязательно поможет. Я надеялась остаться дома. Вся эта ситуация здорово меня разозлила. Я хотела дать Наташке во второй глаз, но в итоге, шатаясь, пошла вместе с ними.

На улице до меня наконец дошло, к чему идет дело. «Пошли вы на хер», – сказала я и попыталась рвануть в сторону «Чкаловской», но внезапно поняла, что слишком пьяна. Лучи солнца мельтешили в витринах, народ вокруг теснился разноцветной массой, толкая меня к краю дороги. Во рту скопилась мерзкая горечь. Я уже была на пути к метро, когда кто-то подхватил меня под локоть и поволок во двор. Это был Юра.

– Ксюха, ну ты чего дуришь?

Я сидела на краю кровати и мелкими глотками уничтожала золотистое пиво. В телевизоре беззвучно мерцал «Однажды в Америке». Перед глазами у меня все расплывалось. Рядом под одеялом возились и хихикали. Я встала и пошла на кухню. Только там обнаружила, что совсем голая.

Кот вышел из соседней комнаты и с тихим мурлыканьем стал ластиться к моей ноге, покрытой мурашками.

Запрокинув голову, я оперлась затылком о стену и долго сидела, глядя в темный потолок, ощущая кожей прохладу ночного воздуха. Все было тихо.

В проеме нарисовался Юра в одних трусах.

– Ты чего здесь сидишь?

– Вы закончили?

– Что закончили?

– Не строй из себя идиота.

– Я и не собирался.

– Иди на хер.

Юра развернулся и пошел в комнату. На глазах у меня выступили слезы. Я зло смахнула их рукой и пошла в комнату его сына. Там на узкой кровати лежала Наташка.

– Ну чего? – спросила я ее.

– О чем ты?

– Потрахались? – уточнила я. Весь этот цирк начал меня утомлять.

– Ничего не было, он просто меня потрогал немного, и все.

– Ну-ну.

– А чего ты ушла?

Я села на прохладный паркет и начала читать ей стихотворение Маяковского. Он написал его на уход своего друга Есенина. В голове зияла дыра, я запуталась в строчках и хотела уйти, но Наташка остановила меня:

– Почитаешь еще?

Я дочитала ей странный винегрет из Маяковского, Есенина и Бродского, а потом встала и пошла в комнату к Юре. Он уже спал. Я легла на другую половину кровати подальше от него и сразу заснула.

Утром я проснулась от того, что он забрался на меня и пытался вставить член, а Наташка стояла в дверях и комментировала этот процесс. Он даже не накрылся одеялом.

Я попробовала оттолкнуть Юру, но он плотно прижал меня к кровати.

– Не хочу, – проскрипела я сквозь зубы.

– Ксень, ну подожди, сейчас, я быстро, – пыхтел Ю. Сейчас он был похож на большого пса с красной мордой.

Боль разливалась по всему телу. От нежного и совершенно сухого места, в которое он грубо вторгался под улюлюканья Наташки, боль путешествовала красной линией к сердцу и распускалась алым взрывом в голове.

Наконец Юра со стоном кончил и слез с меня.

– Ты что, не вынул в конце? – с ужасом спросила я.

– Я фигею просто с вас, – прокомментировала Наташка. Под глазом у нее синел фингал. Мазь не помогла.

Мы отвезли ее домой и поехали на Лиговку. Все тонуло в ремонтной пыли. Юра, как всегда, бодро суетился и ставил дверь в туалет. Зазвонил телефон. Это была Наташка.

Родители вернулись с дачи днем. Ее вранье о том, что она ударилась глазом об угол домашнего кухонного шкафчика, не вызвало подозрений. Дочь пожалели.

– Слушай, Ксения, ты-то сама где?

– На Лиговке.

– С Юрой, что ли?

Она могла и не спрашивать. С кем я еще могла быть.

– Знаешь, тебе надо с ним расстаться, все-таки он настоящий козел.

– Спасибо за совет.

Говорила с ней и смотрела в окно. Напротив стоял желтый пятиэтажный дом с проржавевшей жестяной крышей. Его тело расходилось большой черной трещиной. Она была похожа на змею, что упорно взбирается на коричневую крышу.