Возраст согласия

Однако, войдя в тускло освещенную комнату и глянув на низкий диванчик в проплешинах и пятнах, я рассудила, что любимая моя мама, скорее всего, спит глубоким, пьяным сном. Поэтому мне надо лишь, как ниндзя, прокрасться в квартиру.

Я вышла за дверь в холодную тьму, кое-где подсвеченную оранжевым светом фонарей, и быстрым шагом начала пересекать квартал, стараясь не смотреть в темные углы. В нашем милом питерском гетто даже посреди дня можно было увидеть член, торчащий из кустов. Или выслушать вкрадчивого дрочилу, который искал безопасный подъезд, чтобы быстро удовлетворить свою похоть. Поэтому мне казалось, что ночь должна скрывать куда более диковинных чудовищ.

В детстве среди маминых симпатичных вырезок из художественных журналов попалась мне по-настоящему страшная картинка: в черном небе висит бледный серп, а под ним дьявол бежит в темно-зеленых лосинах, с ножом в руке, рогатый, ощеренный, и догоняет кого-то, конечно, догоняет.

Вспомнив эту картинку, я прибавила шаг, но уже у самого подъезда увидела его. Бородатый, в кожаном плаще почти до пят – такой вот Карабас-Барабас однажды прямо на улице избивал каким-то белым проводом тонкого мальчика лет шести, пока тот, захлебываясь слезами, молил: «Папочка, пожалуйста, не надо!» И сейчас он идет на меня, выходя из полутени в мутный отсвет фонаря, прицепившегося к дому.

Я замираю и перебираю в уме различные способы избежать знакомства, но тут к нему выходит развязная блондинка лет пятидесяти. Она часто шастает на улицу в пушистых тапках и китайском шелковом халате, под которым болтается свободная от любых условностей грудь.

Ее широкие красные губы растянуты усмешкой, в руках – литровая бутылка водки, и идет она так, словно на каждом шаге ломает невидимый каблук. Из-под полураспахнутого халата выглядывает почти прозрачная комбинация, хотя на улице воздух звенит льдинками и пар вьется вокруг наших лиц.

Она обнимает Карабаса, пока я с грохочущим где-то в горле сердцем быстро взбегаю по бетонной лестнице, звеня ключами. В этот момент что-то громко бряцает – это бутылка водки разлетелась об заледенелый асфальт. Пока спиртовая лужа лениво растекается между брызгов стекла, блондинка разевает свой необъятный рот и двор накрывает тягучее контральто:

– Блят-ть, Валера, ну какого хе-е-ера?!

«Кто бы ни писал сценарии к моей жизни, он не слишком талантлив», – думаю я, когда, поднявшись наконец на свой благословенный этаж, осторожно поворачиваю ключ в замке. В коридоре горит свет, растрепанная мать пытается сфокусировать опухшие глаза:

– О! Явилось, чучело мое! Сколько времени, а?

– Одиннадцать часов, – устало отвечаю я и иду спать. Ночью мне снится тигр. А утром будит звонок Юры. Он предлагает встретиться.

– Скучаю по тебе, милая.

Вечером мы подъехали к его дому. Он загнал машину в гараж под окнами. Я дожидалась его за углом, топча подтаявший снег. Фонари заливали улицу багровым светом, и кучи снега лежали у обочин, словно поверженные воины. Мы пошли в небольшую кафешку. Там забились в угол, и Юра заказал водки.

Я задумчиво крутила в руках стопку. Выпить первую, словно прыгнуть в холодную воду. Обычно я плыла уже после пятидесяти граммов. Сто – навевали вселенскую тоску и одновременно с тем разжигали адский огонь между ног. Сто пятьдесят выносили мозг. Сознание выключалось. Что-то происходило, но не со мной, а лишь с моей пустой оболочкой.

Опрокинув наконец в себя стопку, я стала рассматривать сквозь нее небольшой зальчик. Тусклый свет, стулья с изогнутыми спинками, люди, тихо бубнящие что-то друг другу.

– Прогуляемся?

Голос Юры выдернул меня из созерцания. Ага. Хорошо. Все мое внимание сосредоточилось на том, чтобы аккуратно подняться со стула. Всунуть руки в пуховик, который он мне подал, и выйти из теплого помещения на свежий воздух. Метро совсем рядом, но мы идем мимо. Заходим в какой-то подъезд. Запах старой штукатурки, черно-белые ступени. Мы идем на самый верх. Вокруг наших ног сгущается старый мусор и чьи-то воспоминания. Они плавают вокруг темными рыбами.

Останавливаемся, и он прижимает меня к стене. На пол сыплются куски зеленой штукатурки. Горячий поцелуй размывает убогую обстановку. Его руки пытаются справиться с длинной теплой юбкой цвета хаки. Посередине идет молния, но ее заело. Я расстегиваю его штаны. Мы неловко барахтаемся, пытаясь совершить понятное и простое действие. Ничего не получается. Юра сдается.

Ему нужно домой. Меня он выпроваживает в метро. И я еду. Пьяная, капец.

В тепле мои мысли расползаются, словно черви, и текут непрерывным потоком, вторя метропоезду.

Не поеду домой, обманула тебя, милый Юра. Да и где мой дом? Что я в этом так называемом доме не видела – пьяную в зюзю мать? А если трезвая, то еще хуже. Интеллигентный ребенок-пьянь явился в засраный дворец и наблевал на линолеум столетней давности. Фу, как стыдно.