Возвращение

Всюду следы пожарищ. Однако почерневшая от копоти земля уже покрылась ковром изумрудной зелени. По этому ковру волею Всевышнего зажглись огоньки полевых маков, рассыпались первые ярко-желтые лютики, закрутили сиреневые усы невысокие горные ирисы. Между ирисами темнели холмики свежей земли, только что выброшенной неутомимыми подземными тружениками – кротами.

Жизнь побеждала, несмотря на войну и горечь пожарищ.

Шифра присела, зачерпнула рукой из такого холмика землю, поднесла к лицу и глубоко вдохнула. Земля пахла свежестью, прохладой и еще особой жаждой дарения жизни. Жаждой, которую может понять и почувствовать лишь потомственный хлебороб. И она решила, что как раз к их возвращению наступила пора сева, пришло время оплодотворять зернами ячменя и пшеницы лоно жаждущей земли.

Так она делала всегда, когда определяла, не пришла ли пора пахать. Она выпрямилась, заторопилась. Невольно произнесла вслух любимую поговорку отца о том, что весной день кормит год.

Её с невероятной силой потянуло к клочку земли, доставшемуся по наследству ей и брату. Клочку земли, на котором она чувствовала себя полной хозяйкой. Она не обижалась на брата, могла всегда рассчитывать на его помощь, но у него был свой особый мир. Он был полностью поглощен лепкой горшков. Поле же, и всё, что оно требовало и давало – было её и только её царством.

Она вполне искренне решила, что сразу же, по прибытии домой, выйдет на их поле. Определит день вспашки…

И вдруг очнулась.

Что она сможет сделать без брата? Нет семян. Нечем пахать. От горечи мыслей она захлебнулась, закашлялась. Долго не могла придти в себя. Эта горечь с еще большей силой пронзила её сознание, когда они, преодолев долину Аялона, поднялись к землям Модиина.

Здесь, так же, как и в других местах царила разруха, пропитанная сладковатой горечью дыма бушевавших пожаров. Однако и тут жизнь постепенно возвращалась на круги своя.

Кто-то уже расчистил дорожки от обломков камней и остатков разрушенных домов. Угадывались неширокие улицы и переулки, на уборку которых, в ожидании сезона дождей, когда-то выходил коэн Матитьягу и с ним пятеро его сыновей: Иегуда, Шимон, Иоханан, Эльазар и Ионатан.

Затем улицы заполнялись гомоном жителей. Каждый убирал участок, находившийся перед его домом. Дождевая вода должна была течь по этим улочкам и переулкам беспрепятственно, прямиком к общинному водохранилищу.

Потом же, – вспоминала Шифра, когда благословенные дожди заполняли улицы стремительными потоками, появлялся кузнец Шмуэль. Под проливными дождями он шел вдоль улиц, прочищал заторы, а ветки, сучья и сбитые листья складывал в свой огромный наплечный мешок.

Иногда Шмуэль заглядывал к Эльазару, с теплотой вспоминала Шифра, но прежде чем войти, он обязательно трижды ударял по куску железа, который сам же подвесил у ворот их дома…

Боже! Как давно всё это было! Эльазара нет в живых, да будет благословенной память о нем. Шмуэль где-то воюет. А перед ней, Шифрой, лежит в развалинах её селение. Но вдруг она замечает, что там, в конце селения, где находился её дом, поднимается дымок. Невольно ускорила шаг, а вместе с ней и вся группа. Они быстро приближаются к этому дымку и изумленная Шифра видит, что её дом восстановлен.

Кто-то позаботился разжечь домашний очаг. В нем видны белые горючие камни, которыё Эльазар когда-то привозил с берегов Асфальтового озера.

Шифра вбегает в дом, но никого не обнаруживает. Однако она хорошо знает, что всё это дело рук Шмуэля, верного друга её брата и её, Шифры.

Она чувствует, что приехала домой. И, как гостеприимная хозяйка, быстро размещает людей, устраивает удобные стойла для лошадей и вьючных животных.

Эсте с Элькой она отдает свою комнату. Эста моментально засыпает. Однако Элька, хорошо отоспавшийся в дороге, выбегает во двор. Его интересует все: и лошади, и бесконечное количество мангустовых нор, и черные от копоти развалины обжиговой печи.

К удивлению Шифры за Элькой непрерывно следует Бен-Цур. Они уже давно подружились. И Элька только ему доверяет свое богатство – блестящий шлем греческого офицера. Он даже иногда позволяет Бен-Цуру надевать на голову этот шлем.