Это была, несомненно, рыба. Длиной не меньше двух сажен, толщиной в середине туловища 一не меньше двух обхватов, она походила на чрезмерно выросшего и растолстевшего до уродства осетра. То есть заостренная морда была явно осетровая, под ней свисали усы, похожие на длинных, толстых белых червяков, а ниже располагалась огромная лунообразная беззубая пасть. Мощные гребные плавники на «груди» и рулевые на спине и животе ближе к хвосту, прикрытые броневыми пластинами бока, – всё поражало воображение, на язык так и просились слова «царь-рыба».
– Такие рыбки по мелям не плавают, – сказал Невельской. – Им глубины нужны не меньшие, чем для кораблей.
– Как, интересно, это чудо зовут? – озвучил Гейсмар естественно напрашивавшийся вопрос.
– А мы у гиляков спросим, – нашелся старший матрос Чуфаров. – Чего они тут понапрасну глаза мозолят?
– Где? Где гиляки? – заоглядывались все и только тут заметили в кустах несколько фигур в темно-синих халатах с трубками в зубах.
– Э-эй! – замахал им Чуфаров, призывая. – Идите сюда!
Другие тоже замахали. Гиляки переглянулись и неторопливо двинулись к берегу. Подойдя к рыбе, они обошли ее кругом, похлопали по бокам, цокая языком, и повернулись к Невельскому, безошибочно признав в нем главного. Вперед выступил низенький толстый коротконогий гиляк, его две косы, перекинутые на спину, переливались сединой. Он сказал длинную фразу сплошь из шипящих и гортанных звуков, среди которых можно было дважды разобрать что-то похожее на слово «калуга», произнося которое, гиляк каждый раз протягивал руку в сторону рыбы.
– Жаль, что не взяли толмача, – сказал Невельской. – Что он сказал?..
– Дозвольте мне, ваше высокоблагородие? – обратился к нему Чуфаров. – Я, когда с Петром Васильичем ходили, толмача внимательно слушал и немного стал понимать. Говорить не могу, а что-то понимаю.
– Ну-ну? И что же он сказал?
– А что-то вроде того, что такую великую рыбу могли поймать только великие рыбаки.
– А рыба, похоже, зовется калугой? – улыбнулся Невельской.
– Ну, в общем-то, да. Можно и так сказать.
– Вот и ладно. Есть рыба белуга, будет и рыба калуга. А мы даже и не спросили наших великих рыбаков, как они умудрились ухватить такого кита.
– Да сами не знаем, ваше высокоблагородие, – смущенно сказал пожилой матрос Вологжанин. – Был у меня крючок-якорек на четыре жала, вот закидушку и изладил. Я на него тунца ловил. А как калуга эта его заглонула, один бог ведает.
В это время гиляк снова вытянул руку к калуге и что-то проговорил с просительной интонацией. Взоры русских обратились к Чуфарову. Тот даже приосанился.
– Поделиться вроде бы просят, ваше высокоблагородие…
Невельской оглядел свою команду:
– Как, товарищи, поделимся?
– А чего ж не поделиться… Нам столько и не съесть… – загомонили матросы. Офицеры деликатно помалкивали.
– Гиляки – народец хлипкий, – сказал Чуфаров. – Им такую рыбину ни в жисть не вытягнуть и когда они еще ее попробуют. А нам с имя дале жить да жить. Конечно, надобно делиться. По-другому – никак.
Глава 21
Необыкновенно быстро проделав тысячеверстный путь между Якутском и Охотском – верхом, по горным тропинкам и болотам – 25 июня Муравьев со своими спутниками прибыл в Охотский порт. Он уже давно, что называется, точил на него зуб, считая, что главным портом на Тихом океане должен стать Петропавловский, и не следует на развитие Охотска тратить весьма и весьма скромные средства из казны. Но прийти к окончательному заключению можно было только в связке с Амуром: после того как решится вопрос по доставке необходимых для Камчатки грузов речным путем. А прежде надо было поставить на устье Амура российский флаг и доказать выгоду от использования этого самого устья. И тут все зависело от результатов экспедиции Невельского, за успех которой Николай Николаевич, искренне веривший в Бога, но не склонный к молитвенному усердию, не забывал ставить свечу в каждой церкви по пути своего следования.