Возвращение в Михайловское

Нет, Александр признавал завет Байрона «никогда не тягаться с Гете»… Но все же про себя не считал Гете наставником. Скорей, думал, что может на русском даже и превзойти его, и вообще… – Он, Александр – другая школа поэзии. Чувствительная или чувственная школа. И она противостоит немецкому рационализму.

Что делать? Иаков же боролся однажды с самим Богом. И что такого? «И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари… И <Бог> сказал: как имя твое? Иаков… Отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом и человеков одолевать будешь!»

Что делать! Бог дал ему имя – Пушкин. Теперь надо выкручиваться.

Погодин устраивал его. С ним было легко. С Погодиным можно было строить журнал. Он выслушивал почтительно все советы. Он был хорошо воспитан, знающ и скромен. Он показал Александру сцены из своей трагедии «Марфа-Посадница», и Александр милостиво похвалил. Так что и здесь, в чисто творческом смысле, союз обозначился. Вдобавок, что касается материальных вопросов, все дела за Александра взял на себя Соболевский, который познакомил их, и Александр мог не унижаться до разговора о деньгах. Славно. Он хотел привлечь к журналу Вяземского. Хотел собрать вокруг «Московского вестника» всю петербургскую когорту, в частности, авторов погибшей «Полярной звезды». Ну, кроме тех, кто отпал по естественным обстоятельствам. Он хотел, чтоб в журнале был создан настоящий отдел критики. «Покуда у нас нет критики – нет и литературы!» – он это повторял на каждом шагу. Он вступал в бой, когда собственно литературная ситуация была никудышной, если дать себе отчет. «У нас сочиняют более в стихах, чем в прозе, ибо рифма позволяет более небрежности», – говорил все тот же Карамзин. И правильно говорил!

С братьями Полевыми ему повезло меньше. Они издавали журнал, который по подписке уже вышел за границы древней столицы – и ступил в провинцию и даже в Петербург (что было в вовсе удивительно). Но они с братьями не понравились друг другу при встрече. Нет, сразу по появлении Александра в Москве Ксенофонт Полевой, от имени главного Полевого – Николая – нанес ему визит, и они договорились о новой встрече. Но… во-первых, Александр был чем-то озабочен в тот день и принял его как-то кисло. И, наверное, показался гостю надутым светским хлыщом. А «Телеграф» был журнал особый. Он представлял на российском журнальном рынке появление новой формации: братья Полевые были из купцов! И это Александра немного раздражало. Но не только Александра. Скромнягу Жуковского, к примеру, тоже раздражало – а он был уж вовсе без аристократических амбиций. Вообще, все это сложно. Время сложное, и люди сложные. Можно было быть каким угодно свободолюбцем и сторонником перемен и даже равноправия, подавать руку некоторым своим крестьянам (чувствуете эту формулу? свои крестьяне!) и одновременно презирать все иные сословия, а купцов, к примеру, считать просто за ростовщиков! В этом смысле Александр был обычный русский барин. Хороший – но обычный! По отношению к «Телеграфу» у Александра было еще желание, буде он затеял вместе с Погодиным новый московский журнал, – «Телеграф» сбить с ног или как-то окоротить. Тому порукой – преимущественное участие Пушкина в новом журнале. Литературная борьба! Ради «Вестника», который еще только зачинался, он и другу своему Дельвигу для альманаха «Северные цветы» в чем-то отказал. Ну и Полевым отказал в их притязаниях сразу – естественно. Кроме того, он хотел отбить у них Вяземского. Уж больно Вяземский как-то окрутился с Полевым, а у Александра была давняя мечта: они организуют собственный журнал, где только они хозяева. Их группа. Вяземский, Жуковский, Дельвиг, Баратынский, Языков. Ну, Пушкин, разумеется. (Тоже неплохая компания, между прочим!) Они покончат со всевластием альманахов и альманашников и, кстати, «Северной пчелы» и «Вестника Европы». (Но, между нами, в скобках… пока они вместе. Пока еще Пушкин дружен с Булгариным, и даже намеков на будущие смертные баталии нет! Покуда они вместе будут воевать с выскочкой Полевым. К которому, неведомо зачем, прилепился Вяземский. А он мог стать, по мысли Александра, ведущим критиком и публицистом нового журнала. Он – единственный, кто владеет – или почти владеет – таинственным «метафизическим языком», в отсутствии которого Александр винил без конца русскую литературу. Хотя… сформулировать толком, что это за язык такой и каким он должен быть, Александр не мог.