Возвращение в Михайловское

Он был очень хороший человек – Соболевский. Он оставался вовсе без средств. Какой-то дядюшка брал на себя хлопоты по нему, но много ли проку от дядюшек?.. Александр, чтоб как-то развлечь его, в конце октября потащил его в маскарад в Благородное собрание. (Его самого еще не избрали в члены собрания, и он мог присутствовать только чьим-то гостем. В данном случае Соболевского!) Они надели маски, самые примитивные, только на глаза – и отправились.

В толпе он на несколько минут потерял друга и стоял на площадке лестницы, разглядывая проходящих. Тут он услышал голоса… Чуть поодаль, на балюстраде, стояли две барышни или молодые дамы и с аппетитом обсуждали кого-то. Он не сразу понял, что это – его…

– Нет, это не может быть он! – сказала одна.

– А я тебя уверяю, это – он.

– Как? Пушкин, великий поэт?

– Скажем проще – знаменитый.

– И такого маленького роста?

– Поэт не обязан быть гренадером.

– Да. Но желательно!..

– Для тебя ж вообще существуют мужчины только от сорока вершков в длину.

– В высоту. Ну, хотя бы – тридцати девяти с хвостиком. Байрон был красавец.

– На то он и Байрон. К тому же он хромал! Это не слишком поэтично выглядело.

– Не знаю. По-моему, это все-таки он!.. А чего тебе в нем не хватает?

– Величия!..

И растаяли в толпе. Александр знал, что в маскараде всякое бывает и интригуют порой весьма остро. Но все-таки… Он был раздосадован. Хотя… что-то подсказывало ему, что это было как раз внимание и признание его. Ему хотелось уйти, но он смутно надеялся встретить еще раз эти маски. Но тут его сыскал Соболевский, который нашел в толпе каких-то знакомых…

Дома у Соболевского его досада прошла почти разом. Он прочел письмо красавицы Зинаиды Волконской. Она писала, в частности: «…Кто она, та мать, зачавшая человека, чей гений вся сила, все изящество, вся непринужденность; кто – то дикарем, то европейцем, то Шекспиром и Байроном, то Ариосто, Анакреоном, но всегда Русским – переходит от лирического к драматическому, от песен нежных, любовных, простых, порой суровых, романтических или язвительных к важному и безыскусственному тону строгой истории?»

Почему она при виде его, Александра, «становилась мачехой» (одной из героинь ее по сцене?). Александр сам охотно влюбился б в нее, уж больно она была красива, и мягка, и нежна… Но он никогда не мог бы примириться с женщиной такой же умной, как он сам. Или почти такой же. (А если умней?) Это было нестерпимо ему. Опять же Руссо, «Исповедь». Мадам де-Варанс…

«Кто та мать?»… Он вспомнил, что он в ссоре с родителями, то есть с отцом, но естественно получается и с матерью тоже…

В письме было еще напоминание, что «творец «Бориса Годунова» принадлежит «стольному граду царей». То есть Москве. Наверное, Веневитинов проговорился, что Александр вообще-то собирается отбыть на время в Михайловское. Нужно же собрать какие-то вещи, он так неожиданно уехал. И разобраться с личными делами, которые он просто бросил, уезжая.

Псковский губернатор барон Адеркас, как раз около этого времени, получил бумагу из Новгородского военного суда. В ней требовали отобрать показания у Пушкина: его ли это в самом деле возмутительные стихи, что найдены у студента Леопольдова, данные ему прапорщиком Молчановым, а тому, в свой черед, штабс-капитаном Алексеевым. (Все эти лица уже преданы суду.) Но барон Адеркас ответствовал, что Пушкин, верно, находится в Москве, куда вызван по высочайшему соизволению… (Когда об этой истории со стихами станет известно в свете – чуть погодя, – старый сплетник Булгаков, московский почтмейстер, будет писать своему брату, тоже почтмейстеру, только петербургскому: «Погоди, доберутся и до источника».)

Но… Улита едет, и русская бюрократия начинает вращать свои железные лопасти. С трудом. Поворачивает. Но с трудом. К счастью, конечно, что так. Вообще, странная история. Царю уже доложено, конечно, дело штабс-капитана Алексеева. Он отнесся очень строго. И что предположительно это – стихи Пушкина, он тоже знает… Но отношение к Пушкину не меняется. Как бы делают вид, что история Пушкина – это одно, а история со стихами – другое. Вообще поездка Александра на Псковщину опасна. Его могут взять прямо в Пскове. Мало ль, кто там что думает в Петербурге или в Москве?.. А здесь – возьмут и все!

Пока в III отделении Собственной Его Величества Канцелярии создается досье на Погодина, собирающегося издавать новый журнал. Один из агентов характеризует сотрудников нового журнала: «Пушкин известен – это несчастное существо с огромным талантом – служит живым примером, что ум без души есть меч в руках бешеного. Неблагодарность и гордость – отличительные черты его характера». Не поздоровилось в досье и князю Вяземскому.

Но Александр все же собирается в путь. Собрался.

По дороге, в Торжке, он купил Вере Федоровне Вяземской цветные вязаные поясы местной выделки. Ужасно красивые. С посылкой отправил несколько слов – мол, в этих поясах ей «предстоит заткнуть за пояс всех красавиц Москвы». Умел все-таки!

Прибавил еще: «Еду похоронить себя среди своих деревенских соседей!»

Бедная Анна Вульф!

V