Возвращение в Михайловское

– Ну, в этом, надеюсь, вы не сможете отказать мне? – сбросила халат. Отвернула одеяло и легла рядом с ним. Протестовать он, конечно, не мог: не позволил бы себе. Да он знал, что сам раздразнил до безумия ее тоскующую душу. А теперь уж… Извольте! – Он был мужчина как-никак! И сколько можно играть в эту игру?..

– Теперь придется жениться! – мелькнуло где-то с самого края мозга. Придется. Что делать? – Мысль была спокойной.

Она старалась, как могла. Не вскрикнула даже в известный момент, когда вскрикивают решительно все. Только круглое лицо и расширенные зрачки. (Ах, если б ее лицо не было таким круглым!) Она хотела показать себя женщиной – и опытной. Она принимала все его подачи и откликалась. Как могла. Так что, в конце концов, он мог сказать, что ему хорошо. Лучше не бывает. Он почти любил ее в этот момент, и слово «почти» – почти не мешало ему.

Когда они уже отделились друг от друга – но потом это было еще раз, тут уж он был застрельщиком, как ни крути – он подумал: «Зачем она здесь? Что это? Желанье разделить его страданье или причинить во что бы то ни стало страданье себе?..»

Потом они лежали рядом неслышно некоторое время. Она не говорила ни слова. – Нет, конечно, он теперь обязан жениться. Ну, что ж!.. Не самый плохой вариант! Говорят, Баратынский женился на девице (он сам еще не видел!), вовсе не такой красивой с точки зрения общих правил!.. Он тоже большой поэт. И вроде счастлив! – Правда, «не такой красивой» избранницу Баратынского назвал Вяземский. Что он смыслит к в красоте? если не может оценить до сих пор красоту своей жены? И пусть скажет спасибо, что Александр чувствует себя его другом.

Он, наверное, задремал минуты на две, но, когда очнулся, она уже ушла.

Наутро он узнал от слуги, что барышня тригорския выехали из гостиницы и отбыли домой. Одне-с! А мадам остались.

– Что ж!.. придется вести переговоры сперва с мадам.

Он пролежал еще час или два, потом поднялся, накинул халат, вдел ноги в тапочки и с трудом поднялся на второй этаж. Благо, гостиница в ноябре была пуста, и он в таком домашнем параде никого не встретил. Он постучался, ему откликнулись, он вошел в комнату. Мадам сидела за секретером.

– А-а, это вы? – сказала она не удивленно. – Вам же еще не разрешили ходить по лестницам?..

Он опустился в кресло напротив.

– Я все знаю, – сказала Прасковья Александровна. – Вам не стоило вовсе тащиться наверх.

– Я делаю предложение вашей дочери! Сообщите ей, пожалуйста! И мы попросим благословенья!

– Зачем это вам? Вас никто не заставляет жениться! – сказала мать, минуту подумав.

– Как-так? Теперь…

– И теперь вы ничего не обязаны делать того, что раньше не собирались. – Она помолчала. В молчании была горесть и некоторая неприязнь к нему. – Это была ее воля! Она так хотела. Вы тут ни при чем!

Этого еще не хватало! Его хотят сделать бесчестным человеком! Он этого не допустит, он…

– Понимаете, – сказала ему Прасковья Александровна достаточно жестко, – я могла задержать ее против ее воли на два месяца в Малинниках. Но выдать ее замуж против ее воли я не могу. Такого и Бог не простит! А она не хочет!..

– Как-так, не хочет? Почему? Кто вам сказал? После того, что произошло?

– Кто, кто… она и сказала. Она не хочет за вас замуж, потому что вы не любите ее. А что она любит вас – это ее беда. И только. Все мы, женщины, вынуждены иногда испытывать такие беды!

– Кто ей сказал, что не люблю?

– Вы! Кто мог сказать еще? Вы и сказали!

– Прасковья Александровна, вы сами знаете, что семейная жизнь – не клуб удовольствий! Нужно, чтоб двое были близки друг другу и пеклись друг о друге. Все остальное…

– Вот вы скажите ей это, ладно?..

– Я смогу поговорить с ней? – спросил он после паузы.

– Да, конечно. Кто ж вам помешает? Но она вам откажет! Вы никогда толком не знали ее, вам было не до нее – то есть большей частью – не до нее. Но я – ее мать, и я знаю ее!

Перед самым отъездом в Москву он отправился в Тригорское. Повидать ее, Анну. В столовой была только Зизи, она читала какую-то толстую книгу, влезши в кресло с ногами.

– Хотите видеть Анну? – Она там, в библиотеке! – и снова уткнулась в книгу.

Эта малышка тоже что-то знала. Он увидел Анну впервые после того… она была такой взрослой. Что-то сталось с ней. На женщинах это сказывается – то, что произошло. Она указала ему на кресло. Он хотел начать шутить, как обычно, и между делом внести предложение… руки и сердца, как полагается.

Она начала сама:

– Maman сообщила мне о вашем предложении. Я должна поблагодарить. Но я отказываюсь.

– Почему? – он хотел ей сказать, что любовь – брак, любовь в браке – все это только облатки. И неизвестно никому, что у них там, внутри. Но промолчал.

Он начал довольно грубо, по-мужски – а пусть не корчит из себя взрослую:

– Мне было с вами хорошо. Вы, наверное, почувствовали. По-моему, и вам тоже. Не стоит отказываться!..