Возвращение в Михайловское

– Притом… наши либералисты… – продолжил Дельвиг. – Даже те, кто не воспринял идей декабря 14-го… – и правильно, что не восприняли: слишком внезапно, слишком грубо! – все, кто изменил тем идеям – станут теперь отсыпаться на тебе. Если Пушкину можно, то мы-то что? Мы – люди маленькие. Те, кто возвел тебя на царство в поэзии, были либералисты, что скажешь?.. Остальным ты был не очень нужен, прости! – или не очень понятен!.. Но либералисты умеют так же, как власти, венчать на царство… и сбрасывать с пьедестала. Ты можешь потерять своего читателя!

– Бывает!.. – кивнул Александр. – Бывает!.. Понимаешь… – начал он медленно… – Я не хочу больше спасать Россию! Пусть она спасает сама себя! Я тут ни при чем!.. Я – всего, поэт!.. У меня есть дело. Мне надо написать несколько вещей… и оставить свой след, на какой я имею право… Осуществить задуманное. И мне надо выполнить это в более или менее сносных обстоятельствах. Я не меньше других тоскую, что повесили моих друзей и отправили на каторгу – более близких, более дальних… Много. Но я хочу осуществиться в жизни. У меня есть планы. И я боюсь за них. Пестель меня бы, думаю, понял. И Рылеев тоже. И Сергей Муравьев. Есть вещи, которые меня волнуют больше, чем то, что обо мне подумают после «Стансов» государю. Всего немного людей вывели из общества и из государственного употребления. Каких-нибудь сто человек! Ну, сто двадцать. А мы увидим с тобой изменившееся время. Мы потеряли не только людей… Мы потеряли ценности!.. И нам будет трудно жить в этом мире. Наши ценности будут стоить мало, гораздо меньше, чем стоили. Нас будут обходить на каждом шагу веселые ничтожества. Я боюсь, что умрет мой читатель! Не либерал, не консерватор – всякий. Мне рассказывали военные… знаешь, кто властвовал ночью на поле поражения после Ватерлоо? Мародеры. Притом в основном из проигравших – то есть наполеоновских войск… Но из войск победителей там тоже были!

Таков был первый разговор его с Дельвигом. Невеселый, прямо скажем. Но тут Софи Дельвиг не выдержала и позвала их к чаю.

Пришлось идти. За столом Александра огорчило, что Дельвиги собираются вскоре в Ревель. На морские купанья.

– Туда же едут Карамзины! – радостно оповестила Софи.

– И мы едем, Александр! – сказала сестра Ольга.

– Что ты огорчаешься? Ты поедешь с нами, естественно! Мы уже так решили! – сказал Сергей Львович.

Но Александр не мог сказать про себя, что и он так решил…

Сашеньке Семеновой в Оренбург Софи написала: «Мой муж был на седьмом небе. Я думала, их объятиям не будет конца… Вот я и провела с Пушкиным вечер, о чем я говорила раньше. Он мне очень понравился, он очень мил, мы с ним уже довольно коротко познакомились…Что мне очень нравится, что он чрезвычайно похож по своим манерам, по своим приемам, тону на своего брата Льва…»

Александр очень бы удивился, когда б узнал. Считалось, что они с братом уж вовсе не похожи. Особенно по манерам своим.

Он навестил Карамзиных. Надо сказать, это была тяжкая встреча!.. Очень тяжело, когда портреты во всех комнатах заменяют человека. Теперь он хотел бы встретиться с Карамзиным. У него было много вопросов к историку. Да, вообще, – к человеку опытнее его. Он хотел спросить также… Но кого спросишь? Екатерину Андреевну?..

– Как вы выросли! – сказала она ему. – Как вы выросли! Я б вас и не узнала на улице! Возможно…

Конечно, ей мнился все тот юноша, почти мальчик, который звал ее запискою на свидание. Она тоже переменилась. «И обновила, наконец – На вате шлафор и чепец». Обновила. Она тоже была уже не из тех, кого зовут на свидание. Когда он уезжал, она была еще молодой и красивой.

Она рассказала, как ее муж со Сперанским (буквально в четыре руки) две ночи писали манифест о восшествии на престол нового государя. (Интересно, как они смогли работать вместе? Давние враги!)

– Николай Михайлович очень переживал то, что произошло в декабре!.. Он даже считал себя повинным. Свои книги. Люди не умеют читать книги. Они вычитывают из них то, чего в них нет.

– Или то, чего в них не видят их авторы! – это он не посмел сказать, конечно. Только подумал.

– Вы, говорят, написали трагедию – в переложение книги Николая Михайловича?

Тут он не мог возразить, конечно. И подтвердил – хоть злился.

– Жаль, что он не прочел ее. Он очень хотел прочесть. У него даже были какие-то пожелания к вам. Или замечания.

– Были замечания к тому, что еще не читал! Нормально!..

Но вслух согласился с тем, что это было б весьма ценно.

– Мы хотели бы устроить читку у нас, до нашего отъезда в Ревель. Вы будете не против?..

Он сказал, что с радостью.