Возвращение в Михайловское

– Да, «Дух законов». А потом его повесили дважды, как у нас в деревне вешали вороватого кота. Один раз он сбежал из петли, а в другой – не удалось. И я этот ужас с детства помню. Сейчас прохожу мимо этого дома на Мойке, где была квартира Рылеевых… в первом этаже, там окна были с решетками. И не могу идти. Все дрожит, душа дрожит! Знаете здание Российско-Американской компании на Мойке?.. (Он, кажется, плакал втихую: ни звука. Только глаза блестели.)

Александр сказал, что они как-нибудь прогуляются вместе мимо этого здания.

– А вообще, я этим господам обязан всем и дальше… – заговорил вдруг Никитенко о том, о чем молчалось в разговоре. – Я ведь бывал у них часто и слышал много… И в доме Рылеева, и в доме Оболенских… Нет, о заговоре самом я не знал ничего, при мне не говорили. И восстание, и все – вышло для меня внезапно как-то… Но стоило кому-нибудь из них просто имя мое назвать на следствии, и я бы погиб. Бывший крепостной! Все сразу поверили бы в мою виновность!.. Вы извините, что нагружаю вашу совесть своей откровенностью. Но я ведь не Александру Сергеичу, моему счастливо знакомому, говорю. Я Пушкину рассказываю!..

Александр вдруг твердо решил не ехать в Ревель на морские купания, а отправиться работать в Михайловское. О чем и известил родителей. Он не написал им, конечно, что проигрался в дым. Сперва, когда играл с Остолоповым и компанией у себя в номере у Демута – все шло куда как хорошо. То есть нормально. Он к этому привык, как всякий игрок. То выигрыш, то проигрыш. Натурально. И всегда есть надежда отыграться. Но кончилось тем, что проигрался окончательно. Пришлось прекратить. А вообще… надо было возвращаться к Седьмой главе… заканчивать Шестую, которая так и не завершена. А еще… он все-таки надеялся про себя убедить Анну Вульф. Ну, если уж не убедить, то хоть сделать последнюю попытку. Для очистки совести. Он стал собираться. За ним увязалась нежданно Лиза Полторацкая, родная сестра Анны Керн. У сестры ей что-то не сиделось, и она решила навестить тамошних родственников. Там же были и ее родственники, не только сестры. Они поехали вместе. Она оказалась для Александра нескучным попутчиком.

В дороге, от нечего делать, он неожиданно спросил Лизу:

– Что наша Анна имеет против Дельвига?

– Не знаю. Против Дельвига? Да ничего. Она терпеть не может чужого счастья!.. Она так устроена.

– А-а…

– Будь Дельвиг несчастлив, и она его станет жалеть. Искренне, между прочим!..

В те дни Никитенко записал в дневнике: «Поэт Пушкин уехал отсюда в деревню. Он проигрался в карты. Говорят, что в течение двух месяцев ухлопал 17 000 рублей. Поведение его не соответствует человеку, говорящему языком богов и стремящемуся воплощать в живые образы высшую идеальную красоту. Прискорбно такое противоречие…»

Проиграл он меньше, разумеется, не 17 000. Но 8 000 точно проиграл. Надо было писать и зарабатывать деньги.

Конец Первой части

Часть вторая. Тень Ленского

I

В Тригорском его встретили дивно, даже не хотелось ехать к себе. (Он сперва завернул сюда и застрял на несколько дней. Ночевал в баньке на склоне и предавался воспоминаниям. Они так и лезли в голову в этой баньке. В них были и Прасковья Александровна, и Алина – всегда несчастная, и Анна Вульф. (И Прасковья Александровна занимала в них очень важное место!) Даже малютка Зизи теперь становилась воспоминанием: взрослая, хоть начинай за ней ухаживать. Чудо – и с нежностью. Притом веселая – в отличие от прочих – особенно Анны или Алины. Обещает стать пухленькой и красавицей. (Он написал ей стихи, но отдаст потом, может, ко дню рождения или к именинам?) – Ну, и приезд Языкова, конечно, помнился – когда они дружно возлежали на двух соседних диванах в гостиной, предаваясь сибаритству и пропадая на сутки для окружающих в беседах о поэзии. Чистые патриции! Языков рано начал полнеть, и в нем было много от патриция, вообще, от римлянина – даже в манере разговора. Александр, напротив, любил в себе патриция, но находил его с трудом. Слишком подвижен, слишком суетен. – Вот римляне! Блаженствовали и думали, что их Рим простоит тысячелетия. А он простоял едва несколько веков. И то, последние века – сплошь несчастье и варвары! Эти дни он все думал, что сделает еще раз предложение Анне. Совесть мучила. А там – женится, и дело с концом, и не нужно ничего изобретать. Пойдет другая жизнь. Но Анна держалась вежливо и как-то сторонне, чересчур свободно, как он считал. Даже вызывающе. Будто ей, и впрямь, – все равно. Он уехал к себе, в Михайловское. Там его ждала Седьмая глава, Татьяна в кабинете Онегина, в отсутствие хозяина… и, конечно, могила Ленского со всеми подробностями.

«Увидеть барский дом нельзя ли?..» И старая нянюшка ведет ее по дому. (Он никак не мог обойтись без Арины.) Потом она сделается «старой ключницей».

…Глядит… с двумя шарами в зале
Кий на бильярде отдыхал,
На смятом канапе лежал
Забытый хлыстик…