Возвращение в Михайловское

Чему отдана наша жизнь? В чем мы проводим ее?.. Бильярдные шары. Канапе… Кому мы сумели дать счастье или хотя бы забвенье?.. Или отвратить кого-то от несчастья?.. Он знал заранее, что эта сцена вызовет бездну нареканий критиков.

…Вот камин,
Здесь барин сиживал один…
Здесь с ним обедывал, зимою
Покойный Ленский, наш сосед…
Вот это – барский кабинет!..

Все ищут событий. Мелодрамы, как у Юго. Особенно дамы ищут. От недостатку воображения или с недостатку любовных чувств. А главная трагедия – сама жизнь. Без событий.

Как по книгам или вещам можно угадать жизнь человека?..

И груда книг, и под окном
Кровать, покрытая ковром…

Что Анна Вульф, к примеру, может понять в его доме без него?.. Он боялся, читателю будет скучно читать! Но он не мог без этой сцены. Прикосновение к самому духу Онегина…

И кукла медная Героя,
Под шляпой, с пасмурным челом,
С руками, сжатыми крестом…

Конечно, Бонапарт. Символ. Эпоха. – Наполеон показал, что власть может быть талантлива. И это противопоставил бездарности стареющих династий. Потому они так дружно взялись сбрасывать его. Он поверг во прах революцию, но революция была в нем самом.

Он улегся в постель – уже свою, в Михайловском, и продолжал размышлять…

– Говорят, Наполеон, еще лицеистом, занес в тетрадь по географии: «Св. Елена – маленький остров».[92] Случайность? Или небесная подсказка?..

И столбик с куклою чугунной,
Под шляпой с пасмурным челом,
С руками, сжатыми крестом…

– Наполеон привел за собой век талантов. Таланты были с двух сторон, и обе стороны доказывали собой совершенство мира Божьего.

Теперь придет век среднего человека. И этот век будет трагичен и для государств, и для самого человека.

И лорда Байрона портрет,
И столбик с куклою чугунной…

– А Байрон понял, что и талантливый человек уязвим. Что сила души – ничто пред вселенским бредом!..

…Но прежде просит позволенья
Забытый угол навещать
И книжки здесь одной читать…

Это уже Татьяна просит. Ей нужно понять…

…Того, по ком она вздыхать
Осуждена. Судьбою властной…

И почему он убил Ленского.

Это было ново как прием. А для романа в стихах – вообще открытие!

…И на полях она встречает
Следы его карандаша.
И ей Онегина душа
Себя невольно выражает…

Сперва он думал, что Татьяна просто прочтет светский дневник Онегина. Случайно попадется. Дневник. Правда, Автор (в романе) должен сразу объяснить читателю, как это получилось, что барышня решилась читать чужой дневник, паче, мужчины. (Барышни легко дают на прочтение подружкам свои вседневные записи и легко читают чужие. Но в чужом доме? И не уронит ли он этим сам образ героини?)

Он брался за «дневник Онегина» («Альбом») не впервые – и понимал, что не выходит. Раньше он дал Погодину некий текст для «Вестника» в несколько строф, который Погодин поместит под названием «Женщины. (Из «Евгения Онегина»)». Это была бы как бы исповедь Онегина перед самим собой: что, собственно, сделало его человеком, не верящим в любовь… Он знал, что эти строки из романа уберет. Может, перевести их в «Альбом»? Он не знал еще, что делать со столь же откровенными строфами и в Шестой… (Это было из немногого, что он сохранил из Шестой, из черновиков – благо, это никому повредить не могло…)

Да, да, ведь ревности припадка –
Болезнь, так точно, как чума,
Как черный сплин, как лихорадка,
Как повреждение ума.

Она горячкой пламенеет,

Она свой жар, свой бред имеет…

Ради «лихорадки» (то есть любви) он даже изуродовал слово «припадок»: припадка… Он помнил хорошо свои страдания, тоску по Элиз и измену друга (Раевского). И слишком близко было помешательство его писем к Керн… Буквально помешательство! (А она в это время спокойно развлекалась с Вульфом.)