Возвращение в Михайловское

Давно ль? Но памятник несчастный
Забыт – венка на ветви нет,
К нему заглох привычный след…

Он опять пускал в ход свои приемы: «забыт», «заглох»… За, за… Забвение.

И молча Ленского невеста
От сиротеющего места
С ним удалилась…

(«НевеСТа». «От СироТеющего меСТа». – Так и свистят «СТ» и «З». Он умел создавать музыку поражения.) С уланом, то бишь! С уланом. От сиротеющего места… Когда-нибудь и от его могилы кто-нибудь удалится. Только разве что он женится на Анне Вульф. Тут может быть иначе. Хотя… Кто знает, кто знает?

Так равнодушное забвенье
За гробом ожидает нас…
Врагов, друзей, любовниц глас
Умолкнет…

Лишь об одном именье… Спор наследников. Впрочем… Имения у него, о котором можно будет спорить, покуда не наблюдается.

Посетив еще раз Михайловское, он узнал, что Лиза Полторацкая вдруг уехала в Петербург. Без него?.. Ей показалось скучно, – сказали девочки. Что делать? Он был не настроен почему-то на роман. Ему тоже пора уезжать. Почему он не едет в Москву, где его, верно, все еще ждут? – мы не понимаем. Он сам не понимает. Не едется – и все! И он еще поработал немного и двинулся в Петербург в октябре…

Отъезжая, он оставил Зизи стихи, посвященные ей. Сказал – ко дню рождения. Сказал, что посвященные ей. На самом деле они относились ко всем понемногу в этом доме. И к ней в том числе…

Когда б не смутное влеченье
Чего-то жаждущей души,
Я здесь остался б, наслажденье
Вкушать в неведомой тиши.
Забыл бы всех желаний трепет,
Мечтою б целый мир назвал,
И все бы слушал этот лепет,
Все б эти ножки целовал…

Здесь, и вправду, была какая-то «неведомая тишь», по которой он тосковал всегда…

В Боровичах, на станции почтовой он застрял нечаянно. Когда вошел в гостиную подождать лошадей, ему сказали, что один из гостей очень просит кого-нибудь зайти к нему. – При станции была маленькая гостиница. – Александр на всякий случай зашел. Может, кто-нибудь знакомый?

В постели лежал достаточно молодой ротмистр – кавалерист, сразу видно по огромным усам. Ну, точно – Ольгин улан! Мундир висел при двери, на вешалке.

– Спасибо, что навестили! Уже третий день торчу здесь – спину потянул, не могу встать. В картишки сразиться не с кем!..

Тут он и представился: ротмистр Зырин. И Александр – как-то само собой получилось – согласился срезать штос.

– Ну, по маленькой, ей-богу, по маленькой! Не обеднеем! Только для отвлечения!..

Александр и согласился – для отвлечения. Надо же помочь человеку?.. Придвинул столик к кровати, и стали играть. Но увлекся, конечно. И продул – ровным счетом 1600 (рублей). Профукал. Пришлось оставить ротмистру почти все, что при нем было. Не играть же в долг – незнакомый человек! – Вернусь в Петербург – придется занимать. – Не везло ему нынче. У него были в жизни разные этапы. Теперь был этап проигрышей. Он простился с ротмистром, весьма недовольный им и собой.

На следующей станции – Залазы, пришлось снова дожидаться, пока покормят коней. Чем и отличается русская жизнь – бесконечным ожиданьем. Он решил для себя твердо – ни с кем не садиться играть. Впрочем, он вошел в почти пустую огромную комнату. Здесь, кажется, при станции гостиницы не было… Он стал ждать. И уселся читать «Духовидца» Шиллера. Потом прибежал смотритель и стал извиняться пред ним: отымают лошадей! Обычная станционная история! («Кто не проклинал станционных смотрителей!») Теперь кому понадобились, что за чин?.. – Вы уж простите, фельдъегерь из Петербурга с арестантами!.. Государственное дело…

– Ах, государственное? – Александр то читал в ожидании, то разглядывал узоры сырости на потолке.

Раздался шум за дверью, вошел конвой, завели арестантов. Он после напишет сам об этом: «Один из арестантов стоял, опершись, у колонны. К нему подошел высокий, бледный и худой молодой человек с черной бородою, во фризовой шинели… с виду настоящий жид. – Я и принял его за жида, и неразлучные понятия жида и шпиона произвели во мне обыкновенное действие…» (Неприятно? Ну, что ж! Привыкайте! Мы пишем Время, каким оно было. А он был человек своего времени. Не более того. Он не любил поляков, к примеру, – иначе бы не написал «Бородинскую годовщину», уж точно!.. Что касается евреев… то выходцев из Египта, библейских – он даже очень ценил. Но выходцев из Польши… Они смущали его длинными одеяниями, гортанным выговором и шумом, и вообще: вовсе не европейскими манерами».)

У молодого человека с черной бородой был необыкновенно длинный нос, живые глаза… и он как-то слишком откровенно взглянул в лицо Александру.