Возвращение в Михайловское

Бывают минуты, когда действуют только сильные лекарства. Тут подействовало. Увидев, что муж сдается, Надежда Осиповна сказала Александру:

– Дай мне немного привести себя в порядок! А там веди их самих!..

Решено было, что все произойдет по обычному порядку. Жених и невеста входят в дом под родительское благословение.

Вернувшись к себе, Александр сказал Ольге:

– Только, если вздумаешь разводиться – скажи мне заранее! Я должен буду приготовить отца. Он был совсем не готов на этот раз.

Через два часа Александр и Анна Петровна как ближайшая подруга (и Ольги тоже, между прочим! и Ольги тоже!) – торжественно ввели молодых в дом родителей. Жить молодым определили пока в квартире Дельвигов.

– Пусть будут счастливее их! – подумал Александр, но знал, как счастье своенравно. И эта квартира… Печать на ней несчастья, печать!

Дельвиги уехали. Александр страдал – он остался один.

С тоски он причалил опять к Жуковскому и торчал у него целыми днями. Вспомнил вдруг, что они редко видятся. С 20-го года, с выхода в свет поэмы «Руслан и Людмила», во всех поездках его сопровождал портрет Жуковского с надписью: «Ученику-победителю от побежденного учителя…» – ну и так далее. Всегда висел на стене. Это не мешало «ученику-победителю» спорить с «побежденным учителем» до хрипоты. Иногда до ссоры. Они плохо понимали друг друга. Жуковского питало смирение, Александра – несмиренность. Во всем.

Александр спрашивал друга:

– Почему ты не женишься наконец?..

Жуковский улыбнулся:

– Знаешь, мне достаточно как-то смотреть на жизнь других. На твою в том числе!

Он привез Александру, мы говорили уже, из странствий по Европе личный подарок Гете – перо с его стола. Александр этим очень гордился и сделал для пера специальную шкатулку.

– Он что – знает обо мне?

– Как ни странно! Меня он знал только как переводчика Гете, не боле. Ну, а кто я есть, если по правде?.. Он олимпиец, он оттуда. С горы Олимп. Недавно был на Геликоне, но случайно остановился в Веймаре. На краткий срок – но зажился там! Вообще-то они удивляются на Западе, что в России появилась литература. По их мнению, здесь недавно бежали по улицам белые медведи, но полиция при Петре навела некий порядок. Не бегают.

– Погоди! Дай срок! – обещал Александр. – Небольшой!.. – и его нелюбовь к иностранцам, иногда вскипавшая в нем, дала себя знать. – Но он все же читал меня? Хоть немного?…

– Тебя читал. Отдельные переводы. Но ты ж сам знаешь, что такое – переводы? Это не совсем авторский текст! Сам переводчик – потому и говорю. Он хорошего о тебе мнения.

– Спасибо и на том!..

– Весьма хорошего. Не задирайся! Но… У нас, русских, там даже есть фамилии – у некоторых, вроде тебя… Но нет имен!.. Это обидно!..

– Я сказал – дай срок!..

– Даю, даю. Тебе во всяком случае… Остальные пока вряд ли достигают европейского уровня.

– У нас Грибоедов точно выше Расина. И поработает еще – будет на уровне Мольера!

– Посмотрим! А Гете даже Байрон не нравится. Он его находит средним художником.

– А Шекспир тоже средний? – спрашивал Александр.

– Нет, Шекспира он чтит!

– Правда? Спасибо и на том!..

– Как он может не чтить Шекспира! Он сам из Шекспира вышел!..

– То-то!..

– Знаешь, как говорят на Западе? И Гете в том числе? Если Богу по праву в деле Творения принадлежит первое место, то Шекспиру – второе.

– Слава Богу и Шекспиру!

– А как наша литература приходит туда? В основном через Польшу. Поляков они любят. За то, что те временами воюют против России. А в Польше нас переводят много. Это все же славянская страна.

Но это был еще не спор! Так… проба сил… Гиганты разминаются, обмениваются кивками. Пред тем, как вступить в схватку.

– Ты слышал что-нибудь о деле штабс-капитана Алексеева?

– Да. Немного…

– От кого?..

– Прости, мой друг! Ты забыл. Я – воспитатель Наследника!

– Очень хорошо. Ты даже мне не доверяешь?

– Я никому не доверяю, если в этом доверии нет смысла!..

– Прекрасно!..

– Но я ж тебе посылал эти стихи! Ты сам поэт! Где там даже намек на события 14 декабря?

– Сказать правду? До события намека в самом деле не было, но после…Он появился. Намек. И даже прямое указание! И несчастные молодые люди, которых судят сейчас – одному из них, Алексееву, между прочим, грозит смертная казнь, – прочли это именно как намек.

– Но я ж ни на что не намекал!..

– Понимаю. Ты никогда ни на что не намекаешь! Ты просто предаешься соблазну сказать поострей. Так, будто мы – люди с картины Ватто и у нас кругом – только идиллические животные и милые пастушки́ и пасту́шки. И в мире нет – ни бунтов, ни революций. Ни кровавой бани. Но это вводит в соблазн других. Вот, все. Результаты мы видели. То есть я видел. Ты сидел в деревне и не видел ничего. Ты лишь думал о том, чтоб скорей выбраться оттуда.

– Но это – стихи об Андрее Шенье. И о казни Шенье во время Французской революции.