Возвращение в Михайловское

– У вас все герои почти разговаривают одинаково. Как автор. Вы не хотите придать им индивидуальность в языке? Ну, что ж! Может, вам это не надо!.. Это – другая поэтика! Может быть!.. – он, кажется, сам раздумывал о чем-то.

Потом и он читал в другом доме отрывки из «Грузинской ночи», сказав, что это все – в черновиках и он их берет с собой на Кавказ, для завершения. Пушкин был в восторге, особенно от стихов… он взял с Грибоедова слово, что тот закончит и первую же копию пришлет ему.

– Слышите? Вы дали слово! Я-то буду знать, что с этим делать!.. – он имел в виду журнал Погодина «Московский вестник» или «Северные цветы». Теперь у него много что было под рукой. Хотя он предполагал, что Грибоедов станет печататься где-нибудь у Булгарина и Греча. Грибоедов дружил с Булгариным. Эта дружба казалась странной многим; аристократу Вяземскому более всего: что их связывает? – спрашивал он – он не выносил Булгарина. (Но, по слухам, Булгарин, несмотря на свою трусость перед политикой, бегал на свидания к Грибоедову, когда тот сидел на гауптвахте Главного штаба по причастию к событиям 14 декабря или тайным обществам, – кто знает за что? – и всячески пытался вытащить его. Тогда многие долго и бестолково сидели.) Но шел еще 1828-й, и Александр сам бывал у Булгарина на обедах и кокетничал с Леночкой (Ленхен), его женой, пухлой немкой. Ей, как всем пухлым немкам, нравился Пушкин – за галантность и легкомыслие одновременно. За обеды у Булгарина он получал выволочки от Вяземского из Москвы, когда тот был в Москве (не без того). Булгарин жаловался кому-то, что Пушкин вообще-то – милый человек, но Вяземский его портит. «Сектатор-Вяземский». Вяземский считал, в свой черед, что оберегает «чистоту рядов».

Несколько раз к их компании неожиданно, по собственной воле, пристраивался Крылов. (Или его звал Грибоедов?) Крылов по-особому относился к Грибоедову. – Пушкин там, Жуковский, Вяземский – все они были, может, и таланты, но чуждые ему, в стороне от него. А Грибоедов был ему свой. Грибоедов доказывал (ему казалось), что век его, Крылова, обновился, может, – но не ушел совсем. Что-то осталось. Крылов был уверен, что разностопный стих «Горя от ума» – это его школа. И русский диалогический язык, о котором вдруг заговорили все после комедии Грибоедова, – тоже его школа. Потому он смотрел на Грибоедова так же, в своем роде – как «побежденный учитель» на «ученика-победителя». С тоской смотрел, но смотрел.

Стало известно, что Грибоедов получил чин статского советника (это значило – скакнул через чин) и его отправляют в Персию Чрезвычайным Посланником и Полномочным Министром русского царя. Все его поздравляли.

– Зря вы это! – сказал он мрачно. – Мне не подарят там Туркманчайского мира, – и добавил: – Вы не знаете этих людей! Дело дойдет до ножей!.. – он полагал, что возникнет междоусобица между семьюдесятью сыновьями престарелого шаха, и на этом погибнет мир. И, возможно, будет под угрозой посольство России.

Но он еще был в Петербурге пока, и они поехали вместе на пироскафе в Петергоф: Жуковский, Пушкин, Грибоедов, Вяземский… – было еще такое время, что они могли сойтись все вместе – такие люди.

Вяземский предложил по дороге общее путешествие заграницу.

– А что? – сказал Жуковский. – Вполне возможно. Правда… я там недавно был!

– Я лично был только в Персии, – сказал Грибоедов.

– А я не был нигде заграницей! – сказал Пушкин.

Вяземский предложил маршрут: сперва Лондон, а потом – на пароходе через Ламанш и во Францию. Париж! (произнес он мечтательно).

– Нет, увольте! В Париж я – не ездок!.. – вдруг сказал Пушкин.

– Ты ж не так давно говорил, что хочешь в Париж!.. (удивился Вяземский).

– Да. Хотел. Слишком долго. А теперь, пожалуй, больше и не хочу!.. У меня там много воспоминаний. Сплошные воспоминания.

– Воспоминания? – удивился Грибоедов. – Вы ж там никогда не были?..

– Да, не был. А Андрей Шенье? Варфоломеевская ночь? Наполеон после Ватерлоо? Все головы с гильотины Самсона будут скатываться к моим ногам!.. Помните предание, будто Людовик на эшафоте сказал Самсону: «Это – не власть короля и не власть республики!.. это – твоя власть, Самсон!..»

– Кто знает, что там они говорили друг другу! – сказал Грибоедов.

– Да, что делать? – сказал Вяземский. – Революции пока неудачны. Всюду.

– Это – не революции, – возразил Грибоедов. – Это – человек неудачен. Неудачное творение Господа. Хилое созданье. Он душой свободен только от свободы.

Помолчали.

– На войну меня не берут, – сказал Александр невесело. – Возьмите хотя бы вы с собой в Персию! Мне скучно здесь, и я боюсь наделать глупостей. – Я все-таки был до отставки чиновником 10-го класса по Министерству Иностранных дел! Придумайте какой-нибудь чин… Местечко. «Ну, как не порадеть родному человечку», – он лихо процитировал «Горе от ума».

– Не могу, не возьму. Я боюсь за вас. Я сам туда еду не без опаски!.. – потом в утешение, кажется, расстроенному Пушкину: