Возвращение в Михайловское

Он вдруг бросил все – и Седьмую главу в том числе – Татьяна в Москве (он сам не хотел в Москву, даже мысленно) – и начал поэму «Полтава». Он платил долги ушедшего Кондратия. Тот не коснулся даже темы «страдальца Кочубея» и дочери его. И, так как Пушкин подсказывал ее Рылееву, он мог бы и продолжить, и сделать сам. Вообще, не дело, чтоб Мазепой занимался даже Байрон. Это наши дела! Что он понимает в связях и размолвках: Украина – Россия? У Рылеева Войнаровский, племянник Мазепы, признавал: «Не знаю, – Что в глубине души своей – Готовил он родному краю». Александр знал: Мазепа готовил развал государству Российскому. Он впервые вытаскивал здесь тему государства. И это будет ответ всем – либералам и консерваторам, всем, кто судил его прежде за либерализм и кто осуждает теперь за привязанность к власти. Государство – не флот, не ассамблеи Петра, даже не великий, единственный в мире Город, государство – главное, что построил Петр. Он, Александр, защищает не царя, а государство! И трагедия людей 14 декабря в том, что, надеясь исправить законы России, они посягнули на государство. Это трагедия, ибо кто-кто, – но Александр хорошо знал, что почти все они были государственники.

«Взглянем на трагедию взглядом Шекспира!»

В августе его навестил обер-полицмейстер. Он сообщил ему о постановлении Сената и Государственного совета по делу о некоторых стихах из элегии «Андрей Шенье»: что «за выпуск оных в публику прежде дозволения цензуры автора надлежало бы подвергнуть ответу перед судом», но, так как его освобождают от суда, он «обязывается подпискою, дабы впредь никаких сочинений без рассмотрения и пропуска оных цензурой не осмеливался выпускать в публику».

Кроме того, полицмейстер приглашал его к генерал-губернатору по делу об авторстве «Гавриилиады». Это дело возникло недавно, но тянулось тоже уже пару месяцев. «Снова тучи надо мною собралися в вышине…»

Император был далеко, в армии. И обратиться прямо было не к кому. Но, кажется, Николай Павлович и Бенкендорф тоже всерьез интересовались, кто автор этих мерзостных стихов.

Действительного постановления Государственного совета от 28 июля Пушкин не знал да и, к счастью, не узнал никогда. Оно гласило, в частности: «Иметь за ним в месте его жительства секретный надзор». (Надзор снимут где-то через сорок лет. – Его уже давно не будет в живых. Просто забудут снять. Но все ж, тоже опасно… Мало ли что снится мертвецам в их подземельях?) Постановление подписали Строганов, граф Чернышев, Сперанский – тот самый, и Оленин. Да, тот самый… Отец Аннет. «Я вас любил, любовь еще, быть может…» К которому Александр рвался в зятья. Но, в конце концов, это ж не люди подписывают бумаги. – Их Время подписывает.

Дельвиги вернулись в октябре. Александр ждал раньше – в августе. Заговорили все-таки об издании альманаха на 29-й год. Александр выделил для альманаха несколько стихов. Немного – потому что обещал Погодину. Рассказал о своих делах, о посещении полицмейстера и что к нему вяжутся с «Гавриилиадой». Дельвиг был, похоже, напуган больше, чем он. «Брось, – сказал Александр, – я мучаюсь с этим с тех пор, как написал ее. Авось пронесет – и на этот раз!» Покуда он сваливал авторство на одного умершего поэта, писавшего сплошь порнографические стихи. Заодно прибавил, что мучается, чем кончится все для неизвестного ему штабс-капитана Алексеева. Грустно донельзя! Он снова стал захаживать к Дельвигу всякий день. Как-то зашел в неурочное время и не застал хозяина. В гостиной была Софи вместе с Алексисом Вульфом. При виде его они быстро отпрянули друг от друга. Все повторялось или продолжалось, аж тошно! Александр быстро испарился, повторив про себя, что никогда не женится. Иначе, как на некой – совсем надежной. Вроде Анны Вульф. Дельвигу он сообщил, что решил уехать в деревню.

– Как, не в Москву?

– Нет, не в Москву.

Вульф вдруг выказал себя категорическим противником его поездки в Малинники. – Он вроде никогда не вмешивался в эти вещи. А тут бахнул с откровенностью, что эта поездка может испортить репутация двух женщин: его матери и его сестры. Александр озлился…

– Не более, чем ваше присутствие в доме Софи Дельвиг! – отрезал он.

Все это почему-то не испортило их отношений. Через день или два Вульф как ни в чем ни бывало зашел в гостиницу к нему, и Александр даже прочел ему несколько отрывков из Первой песни «Полтавы». Вульф был в восторге, больше всего оттого, что он не хотел ссоры с ним. А Александр подумал: «В конце концов, если Дельвиг терпит – чего мне сокрушаться?» И, когда он уехал, они с Алексисом продолжали переписываться.