Возвращение в Михайловское

– Понимаете, Пушкин… – она вдруг назвала его так. – Обычно называла уже давно по имени. – Я обычная девушка! Это вы, по-моему, где-то в «Онегине» назвали барышень «девушками». Мне понравилось! Обычная. Несмотря на все книжки, что я прочла, и все фокусы, какие мы выкидываем с сестрой – мы обычные. Мы хотим замуж, иметь семью, воспитывать детей… И когда тебе делают предложение и человек не вовсе чужд тебе…ты должна подумать. Хоть чуть-чуть. Нельзя ж так просто отказать – хотя я много отказывала. Надо что-то противопоставить… а что я могла противопоставить?.. Ваши скитания по стране больше полутора лет? Ваше мелькание в свете? – Петербург, Михайловское, Малинники?.. (О пребывании в Малинниках он сам ей рассказал.)

Надо было решаться, непременно. Он вышел и понял, что пойдет решать. Он знал, что не может дать этой девушке той любви, какую она заслуживает… Но… Та, какую он мог дать, – это тоже немало, правда?

Он шел в раздумье. Был вечер. Он вспомнил, что сегодня у Кологривовых – танцкласс Иогеля. Почему бы не пойти посмотреть? Старик узнает его, своего неумелого ученика. На танцкласс Иогеля сбирались по-прежнему поглазеть молодые люди со всей Москвы. Некоторые находили здесь невест. Он разделся в прихожей. Прошел в танцкласс и стал наблюдать. Когда-то в такой толпе он встретил девочку с родинкой над верхней губой. И оказался на миг счастлив безмерно, а после – непоправимо несчастлив. Он готов был уже предаться этим мыслям… Но… Мелькали юные лица, фигуры… уже не имеющие отношения к нему… То все уже прошло! Почти через минуту его оторвал кто-то из знакомых… пошли случайные разговоры, без которых можно обойтись. Он уже хотел отбыть, небрежно кивнув прошедшему… Все не по нему. Вдруг он увидел барышню, стоящую сбоку, – она не танцевала. Как он когда-то – была в стороне. Нет, была уже почти взрослая, но очень юная.

– Кто это? – спроси он знакомого.

– А хороша, да? Это – младшая Гончарова, Наталья. Ее только что начали вывозить в свет!.. На нее все обращают внимание!

Он вздрогнул. Он увидел красоту, какая бывает в снах. И даже в снах не встречается – разве только поэтических. Он узрел гармонию, какую искал в стихах иногда безуспешно – и не чаял встретить в жизни… Какая-то невозможная гармония. Симфония! Гайдн или Моцарт?

Он отвернулся. Это – не по нему. Да и зачем? Он был, в сущности, некрасивый собой человек. И знал это про себя. Неудачи могли его чем-нибудь научить.

Но вместо того, чтоб «стараться», как велела Катишь, он укатил в Петербург. Ненадолго – о чем объявил всем близким. В самом деле ненадолго. У него были дела с Дельвигом по альманаху, картежные долги кой-какие. И он объяснил Екатерине, что его ждет свидание с обер-полицмейстером столицы и что все это опасно, ибо речь идет об одной его поэме (речь шла о «Гавриилиаде»). На самом деле, он знал уже, что с делом о Гавриилиаде» покончено – не совсем так, как ему хотелось окончить, но… Надо привыкать к тому, что не все получается! – Он написал письмо государю (вынужден был) и получил ответ, что дело прекращается. Что именно он сказал царю в письме, мы не знаем до сих пор. Но что признался в своем авторстве это точно. Наверное, просил прощения за свою юность… Какой был выход? У императора тоже выходов было немного. Он только что, вопреки мнениям иных, – и даже брата Константина, которого в чем-то продолжал слушаться, будто тот по-прежнему цесаревич и наследник престола – это тоже была такая игра (он отказался от престола, Константин, но он имел же на него право?) – так вот, вопреки всему, он приблизил Пушкина. И это, кажется, начинало давать плоды. Агенты III отделения дружно докладывали со всех сторон, что никогда прежде писатели русские на сборищах столь дружно не поднимали бокалы во здравие Государя императора, как нынче… А причиной – его ход с Пушкиным. Придется простить! Надеясь, разумеется, что тот больше не совершит никаких противуправительственных деяний.

VII

Считать, что поводом к отъезду была встреча с этой девчушкой Гончаровой, мимолетный взгляд в доме Кологривовых на новогоднем танцклассе у Иогеля – право, наивно. Ну, может, и запало в душу что-то, непонятное даже самому. В Петербурге он решил почему-то через почтовое ведомство выправить подорожную до Тифлиса: он хочет повидать на Кавказе брата. Хотя на самом деле он больше хотел повидать Раевского Николая, ну и кой-кого еще. И не хотел ничего решать в Москве. Ну, недолго, чуть-чуть… Позвольте мне быть собой! Мы видим покуда скитание души – не более. Или смятение…

Как ни удивительно, подорожную дали, а Фон Фок, ближайший сотрудник Бенкендорфа, сообщая шефу об этом, говорил, что Пушкин нынче не опасен: можно пустить и в Тифлис.

Само разрешение выдал квартальный надзиратель.

Зачем он на пути заехал опять в Малинники? Во всяком случае, в Петербург он ехал вместе с Вульфом: тот отправлялся в армию и немного дней провел у него в гостинице Демута. Александр вернулся в Москву достаточно скоро – ровно через два месяца.

По возвращении он тотчас поехал на Пресню. Но Катишь сразила его.