Возвращение в Михайловское

– Вы слышали? «Графу некогда ждать!» Это все – при несчастной матери, моей сестре! – представляете себе?.. Отца привезли к Бенкендорфу, но тот уже ушел, не дождавшись – был только Потапов. (Этого Александр помнил!) И при нем отец грозил сыну проклятием, если не объявит истины, а тот клялся Богом со всеми святыми, что не помнит!..

– А племянник, и правда, вспомнить не может – по легкомыслию! (Александр знал про себя, что не в легкомыслии дело, – и был восхищен племянником!)

…Он сперва был приговорен к смертной казни (даже так – цена Александровых стихов!), но после кто-то отменил – может, сам государь – а теперь его перевели в Москву.

У Вигеля пылало лицо, и стало видно, при всей его внешней милоте – щеки его стали немного отвисать книзу. Он все-таки был старше его – лет на пятнадцать-двенадцать (Александр не знал – на сколько).

– А теперь его привезли в Москву, где нет крепости, и посадили в острог, в сырую камеру, недавно отделанную… и там все пахнет краской, он простудился совсем и испортил зрение. Меньшого брата, Николая, который просто хотел повидаться с ним, выключили из Семеновского полка и перевели в армейский. Как подозрительного. – Это все – дела Бенкедорфа! С ним у нас наступило темное царствие! – он не стеснялся слов. – Я сказал это не только вам, но Блудову, открыто!

Блудов был уже министр. – Вигель, как и Блудов, был из «арзамасцев» – хоть сам ничего еще не писал тогда. (Может, пишет сейчас? Не спросил.) Его прозвище, Вигеля, было «Ивиков Журавль». «Арзамас» погибал теперь, как все поколение! Вон из Дельвиговой жены Александр тоже советовал сделать «арзамаску». Смешно, ей-богу! А она путается с Вульфом. Гиблое дело!

В итоге, Вигель, конечно, спросил Александра, не помнит ли он случайно, кому дал стихи?..

Он ждал именно этого вопроса. И ответил отрицательно.

Во-вторых… Не может ли Александр при случае поговорить с Бенкендорфом и заступиться как-то за молодого человека? Бенкендорф считает Алексеева «опасным шалуном». Он – шалун, разумеется – но не опасный!..

Александр ответил отказом. Ему было еще не время вмешиваться в такие дела. Он сказал Вигелю то, что говорил всем:

– Не думайте, что мое положение сейчас так уж устойчиво!..

И еще про то, что в самих его стихах ничего опасного не было, они написаны раньше всех событий. Их просто неверно поняли!..

Но… Вигель за все время их знакомства впервые обращался к нему с просьбой! Беда! Он почувствовал «подлость во всех жилах». Как и после ощущал – не раз и не два, по разным поводам.

Вигель простился сухо. Чего можно было ждать?..

(Где-то через год он узнал окончание несчастной истории любви штабс-капитана Алексеева, Александра Ильича, к Анне Вульф. Его выпустили из острога, помиловали считалось, – но перевели в армейский Конно-егерский полк без права отставки. До того он служил в гвардейском. (Это было легкое наказание. – Да и после трех лет мытарств!) Сам Бенкендорф – много времени спустя, келейно – сообщит Александру, что Леопольдов признался: название «На 14 декабря» – дал он сам по глупости. Это мы уже говорили.)

Но все ж через пару дней Вигель свел его к Булгакову Александру. Братья Булгаковы. Это была одна из самых известных в России фамилий. Два брата – оба почтмейстеры: один в Петербурге, другой – в Москве. Они могли читать и читали все русские письма, которые было интересно читать, и были в курсе всех русских сплетен. Брат Константин в Петербурге недавно подписал Александру подорожную на проезд до Тифлиса.

Его приняли как «автора Евгения», как он любил говорить. Почти по-царски. Хоть недавно тот же Булгаков московский писал, почти в предвкушении, брату в Петербург: «Наверное, скоро доберутся и до источника!» (То есть до стихов Пушкина.) Дочка хозяина охотно спела Александру два романса на его стихи. И спела неплохо. А после упрекнула с чувством:

– Зачем же вы едете на Кавказ, когда там только что убили Грибоедова?!

Он хотел сказать, что не на Кавказе, а в Персии. Но ответил со всей галантностью:

– Что вы! Разве могут убить одного Александра Сергеевича за другим!

Ответ имел успех. Он становился потихоньку светским человеком.

Катерина Ушакова нашла вполне рациональным, что он решил отправиться в Тифлис на время. Она ж только что расторгла одну помолвку, и вторая следом – было, право, неудобно. Хотя она догадывалась, что он только говорит о Тифлисе. А собирается отправиться в армию Паскевича вначале.

– Только не дайте там себя убить! – сказала она мрачно. – Одну помолвку вы мне расстроили!.. К тому же… я вас люблю, к сожалению!..

– Почему вы не сказали об этом раньше? Господи!..

– Вы что, спрашивали меня? Вы болтались по свету неизвестно где, и я вообще могла думать, что угодно!

Она не знала, к счастью, что, пока длилась эта история с Долгоруким (или с Долгоруковым – черт его знает, как его!) – его друг (теперь так!) – Федор Толстой-Американец предложил его свести в гости к Гончаровым. – Александр заикнулся, что младшая ему как-то приглянулась. – Почему бы и нет?

– А ты с ними знаком?

– Еще бы! Мы дружили с ее отцом, когда он еще не был «того»!.. (Покрутил пальцем у лба.)