Возвращение в Михайловское

– У них совсем другое отношение к смерти, – и тут же прибавил, будто турки убитым русским отсекают головы и шлют их в Константинополь. Как отчет. А отрубленные руки в крови прикладывают к своим знаменам. Это было не слишком прилично, наверное, для дам. Но он не мог удержаться…

– Простите!.. А пленный паша, увидев, что я во фраке, спросил: «А кто это?» Ему говорят: «Наш поэт!» Он и рассыпался: «Благословен, – говорит, – час, когда встречаешь поэта! Поэт – брат дервиша!.. Он тянется к высокому в то время, как мы, грешные, заняты суетными делами и заботимся лишь о благах земных. И он властелин – над сердцем!» Право, восточное лакомство! Рахат-лукум! В Европе такого не услышишь!..

– И вам понравилось? – спросила Екатерина каким-то непонятным тоном.

– Да, а вам?

– Мне тоже понравилось! – но сказано было с грустью или с сомнением. Не разберешь!..

– Кстати, эта история с пашой имела продолжение. В тот же вечер или на следующий… Просыпаемся в палатке от криков. Выходим… Там от наших палаток отгоняют какого-то нищего в рубище и в волдырях… Молодой, между прочим! Он не хочет уходить. Он пришел нас поздравить с победой. – Вздохнул. – Увы! Это был мой брат, дервиш!..

Состоялся у них очередной литературный вечер.

Катишь спросила пред тем:

– Вы что-нибудь написали там?..

– Да так…

Он не решился сказать, что вообще не писал почти… Что главное были встречи: с Раевским Николаем (младшим), с Вольховским (Суворочкой из Лицея) и с теми, кого он уже не чаял увидеть в жизни: высланными на Кавказ участниками декабрьских событий – «младшими», конечно: «старших» – кто туда пустит?..

– Слышал, что туда как раз приехал рядовым Бестужев Александр. Но мы с ним разминулись, увы!..

Он же не мог признаться, что еще проигрался в дым: поехал после Тифлиса, уже в августе, в Кисловодск с Руфином Дороховым, пониженным в очередной раз в чине за дуэль, принять напоследок несколько серных ванн и нашел на водах компанию для игры. Или Дорохов сосватал – тоже был любитель. Там был некий Астафьев – славный игрок, будь он неладен, и Дуров, сарапульский городничий – брат знаменитой «кавалерист-девицы» Дуровой, который почему-то сперва очень нравился ему. В итоге он спустил все деньги, в том числе те, что дал ему (безвозмездно) закадычный друг – Николай Раевский-младший на обратную дорогу. А после, возвращаясь, на свою беду поехал с тем же Дуровым до Новочеркасска. – На пути стал с ним играть и продул еще пять тыщ, которые изгнанник Михаил Пущин тоже дал в долг… Пришлось занимать у атамана войска Донского, чтоб расплатиться с этим Дуровым. – Малознакомый человек – нельзя не расплатиться.

Но вечер все же состоялся, и Александр в нем принял участие и вдруг стал читать, неожиданно для себя, новые стихи. Между делом где-то, между проигрышами и войной написанные – стихи об Арзруме, как он понял его, или еще о чем-то…

Стамбул гяуры нынче славят,
А завтра кованой пятой,
Как змия спящего, раздавят
И прочь пойдут – и так оставят,
Стамбул заснул перед бедой.
Стамбул отрекся от пророка;
В нем правду древнего Востока
Лукавый Запад омрачил…
………………………………….
Но не таков Арзрум нагорный,
Многодорожный наш Арзрум…

Ну и так далее. Элиза объявила перед тем гостям, что Александр Сергеевич прибыл только что из-под стен турецкого Арзрума. Многим понятно было, что антитеза «Стамбул – Арзрум» – про вечный спор Петербурга и Москвы: Древней столицы и Петербурга-выскочки… Этот же спор никогда не кончится! – Но в конце шло нечто невнятное…

Алла велик! К нам из Стамбула
Пришел гонимый янычар.
Тогда нас буря долу гнула
И пал неслыханный удар.
От Рущука до старой Смирны,
От Трапезунда до Тульчи,
Скликая псов на праздник жирный,
Толпой ходили палачи.
Треща в объятиях пожаров,
Валились домы янычаров;
Окровавленные зубцы
Везде торчали; угли тлели,
На кольях, скорчась, мертвецы
Оцепенелые чернели.
Алла велик! – Тогда султан
Был духом гнева обуян!..

Но автору похлопали. Пушкину привыкли хлопать тогда. Когда все разошлись, а он остался, и Лиза с Киселевым делись куда-то, Катишь спросила его:

– А это что? Про янычар?..

– Ну… про восстание турецкой гвардии, янычар против султана. Может, слышали? Было такое.

– Да, было, – сказала она. – Я помню. В декабре 1825-го… На Сенатской. Я уже – не маленькая была.

– И правда! Нешто понятно?

– Мне, во всяком случае! Вы снова играете с судьбой?

– Очень мягко, согласитесь. Никто не раскусит!..

– Но я ж раскусила! Я – не самая умная!..