Возвращение в Михайловское

Он мог ожидать от себя в тот момент взрыва, как бывало всегда, когда что-то натворит отец. Ненависти или хотя бы презрения. Но испытал только жалость и сострадание. Только страх – общий с ним. Неужели, правда, не станет матери? Мать любила больше Ольгу. По Льву вообще вечно сходит с ума. А он был – так, случайность для нее, вдруг ставшая известной и знаменитой. Ждала от других, а вышло – этот. Но он любил мать той страстной неразделенной любовью, какой любят все нелюбимые дети, некрасивые, неудачники – которые все еще надеются состояться в глазах тех, кто произвел их на свет…

– А правда, что б вы сказали, если б я стала вдруг вашей мачехой? Я могла бы вас наказывать. Не боитесь? Я бы наказала вас за все!

После встречи с Керн ему довелось поговорить с отцом. С Ольгой было бесполезно: она только плакала и от нее нельзя было дождаться ничего связного… Даже о мнении врачей, которые без него чаще вступали в контакт с ней…

– Уж скажите правду! – сказал он отцу. – Что Спасский, что Раух? Я ничего не понимаю. Вы можете, наконец, сказать мне, что с maman? Я с ума схожу! – он хотел еще спросить, кто пустил бессовестный слух про Натали, будто она не приняла мать! Какая гадость! Уж не говоря, какой матушке был бы покой в шумном доме, где маленькие дети! – Я и сам там покою не имею!.. – но сказал все про себя и махнул рукой. – Отец одинок! – Нас создал Бог по образу и подобию своему. Но Бог тоже одинок, наверное. Ангелы не в счет!

– Как? Ты смеешь представить себе, что maman не поправится?

Ну вот! Он опять был виноват. Он единственный думал так, как другие не могут думать, не позволяют!.. – он промолчал с трудом.

Прошло немного времени, и они навестили мать вместе с Наташей. – До того он чуть не каждый день забегал сюда сам. Они поселились – мать с отцом – на Шестипалочной улице, на углу Графского… Того самого, по которому Дельвиг когда-то свернул на Фонтанку, а затем по ней – до самой Кронверкской куртины.

К неудовольствию Александра, притащилась еще Анна Керн. Она ходила в ближних подругах сестры и навещала его родителей часто. «А если б я стала вдруг вашей мачехой? Я бы вас наказывала. Я б наказала вас за все!»

В общем, посещение было неудачным. И Наташа была кислой – кислей некуда, и еле шевелила языком. И мать была напряжена. А Керн – в своем репертуаре. При встрече полезла целоваться с Наташей, которую ненавидит. Господи, Боже мой! А он так надеялся, что мать, наконец, приладится к Наташе, которой она вечно скрыто недовольна – неизвестно почему. Правда, и Наташа, такое ощущение – что любит только свою мать. То есть способна любить только ее, что бы мать ни вытворяла против него. Да и против нее, Наташи, и сестер. Таковы, верно, законы бытия.

Сидели и разговаривали ни о чем. Наташа была в боа. И он, от нечего делать и от безысходности, без конца гладил шкурки этого боа. Они сидели на диване, напротив матери. Мать была в постели.

Отец то входил, то выходил. Александр был печален. Он не знал, что эту сцену: он и Наташа на диване, и он смиренно гладит шкурки ее боа, – Анна Керн оставит миру. И это будет почти единственное, что останется от его семьи. От сложных отношений в семье, кроме, конечно… Не будем, не будем!

Они ушли, а Анна Петровна осталась с матерью. И они еще говорили.

– Он так заботится обо мне – Александр! Как ни занят, он почти каждый день здесь. Он готов ухаживать за мной, как прилежная сиделка. Он необыкновенный сын. Я виновата перед ним, что не отдавала ему столько любви, сколько он заслуживает. Я виновата! Я не любила его, как других детей… Это – почти трагедия. Он в детстве был такой маленький злой зверек. И я боялась его немного. А Лев был добрый, и Ольга всегда была милашкой. Наверное, мы все виноваты, что не можем слишком много отдать другим. Даже Господь Бог в этом смысле не исключение!..

– Ну что вы! Вы – такая любящая мать!..

– Только не Александру. Он это будет вспоминать, наверное. И обижаться на меня, и будет прав!

Они помолчали, и она вдруг заговорила о другом…

– Вы знаете, какое расписание дня у моей невестки? Она заявляется домой к четырем утра. После бала. А как дети? До восьми вечера она возится с собой и уезжает на танцы. Не знаю, я тоже любила танцы. Но нельзя же столько танцевать? Я тоже танцевала много, но у меня были муж, дети… Она танцует до упаду, до истощения сил. Как терпит Александр?.. Ты потерпел бы, Серж, если б я столько танцевала в молодости?

Сергей Львович не ответил. Потупился смиренно. Он не знал, что сказать. Он тоже был чем-то недоволен в их молодости, в ее молодости. Было тоже слишком много военных, которые уделяли ей внимание. Но как можно об этом сейчас? Жизнь прошла! – он еще потолкался немного и вышел.

– Она выкинула после танцев, вы слышали?

– Да, разумеется. Говорил весь свет! – сказала Анна Керн. – Но… ей прощают. Слишком красива!

– Я тоже считалась красивой. Но как понять, что этим нельзя прожить жизнь?