Возвращение в Терпилов

– Конюшня! Ну да, прям вот всепоглощающим мэйнстримом это пока не стало, но хвастаться богатством, жить для богатства уже не комильфо, въезжаешь? Ну тут много, много можно сказать, тут Мальтус, тут идеи протестантизма, Лютер… Ну что, с начала тебе? – зло выступил Саша. – Давай с начала, с азбуки. Короче, изначально идею богатства как главной жизненной цели высказало зрелое средневековье. Лавочники, обраставшие жирком и теснившие феодалов, вводили свою мораль в общественный оборот в пику рулившему в господствующем католичестве чисто духовному примату. Ну тогда и появились те самые Лютер, Кальвин, вообще пошла вся реформация. В наше время идея накопления благ изжила себя на фоне осознанного ещё в начале двадцатого века приближающегося экологического кризиса, вызванного ростом потребления, из-за которого былая иллюзия о неистощимости земных ресурсов постепенно развеялась. Затем рождаются разные Римские клубы (слышал о таком?), «концепции устойчивого развития» и прочие идеи и организации, которые в целом ведут к тому, что человечество должно ограничивать себя, чтобы и будущим поколениям что-то жрать осталось, врубаешься? В мире, короче, полвека рулит идея гармонии с природой и нестяжательства. Сейчас она превалирует, всем ясно, что нужно что-то делать, однако, современное общество ещё не готово к полному переустройству быта, даже спорит с выводами экономистов и экологов. Этот дебилушка, как его… – Саша замялся и сделал в воздухе рукой нетерпеливый жест, подыскивая слово, – Трамп так и вовсе отрицал то же глобальное потепление. Но это отдельные вспышки невежества, в целом же цивилизация во всём мире пришла к тому, что надо переустраивать жизнь. Но это шебуршение там, в мире, – зло махнул рукой Саша, – там, но не у нас, потому что мы последними из великих наций в империализм вступили, и принялись, как дети малые в конфетной лавке, хавать всё подряд – тачки, дома, драгоценности, не беспокоясь о будущем. У нас в мэйнстриме не общемировая идея сбережения планеты для будущего, а стремление акулье сожрать, как можно больше, а там хоть потоп. Разумеется, жрут не все, а худшие, взявшие власть (у нас же – власть худших). Такие вот, как ты – рабы вещей, живущие в потребительском мороке. Консерватизм Второй волны! Вот! – выдохнул Саша, с торжествующей улыбкой оглянувшись на Бориса.

– Вторая волна это из какой оперы? Это не то, что ты про коммунизм тогда втирал? – иронично ухмыльнулся Францев.

– Нет, ультракоммунизм – это про другое немного, – с досадой отмахнулся Саша. – Это уже конечное представление будущего общества после того, как человечество откажется от пожирания планеты и придёт к её сбережению. Хотя первые отряды ультракоммунистов могут уже сейчас начать действовать, подавая всем… ну, пример, что ли…

– А что, с теми, кто примеру следовать не захочет? По Гулагам новым растолкаете?

– Да какие нахрен Гулаги! Не будет этого, да и не нужно оно. Вы сами себя сожрёте!

– Вот как! – крякнул Францев.

– Да, именно так. Я бы вообще раздал вам всё это барахло – шмотки, замки, тачки… Через неделю-две вы или перевешаетесь, или в людей из свиней перерождаться начнёте. Вещественный идеал ведь чем плох? Тем, что его достичь можно, и тем самым – разрушить. Вообще, любой идеал разрушается достижением. Я говорил вот уже Игорю… – кивнул он в мою сторону. – А из них, из идеалов, между тем, в вечности душа человеческая ткётся. Это из великих кто-то… Кант – не Кант, не помню… Да ты не лыбься, а слушай! Вещь же она чем плоха – тем, что сама в себе заключена просто в силу собственной материальной природы, а значит – способна истощиться познанием.

– Чего? – криво ощерился Борис.

– А, я забыл, ты ж у нас мелкий пока, слов взрослых не знаешь. Популярно разъясню. Получишь ты каким-то макаром ну, например, «Роллс-ройс», а что дальше, знаешь?

– Что?

– А дальше ты – привыкнешь к нему!

– Ну, к хорошему быстро привыкаешь, – хмыкнул Францев.