Возвращение в Терпилов

– А в чём суть этого привыкания? – в увлечении не слушал Саша. – То, что вещь для тебя – истощилась. Ну вот у него там сиденья из кожи нильского аллигатора, приборка, – Саша хлопнул ладонью по исцарапанному и пыльному торпедо «Мерседеса», – из какого-нибудь красного дерева, выросшего на Тибете. Это в первые дни, недели, или, максимум, месяцы будет крутым казаться. Но бесконечно-то ты первые ощущения не сможешь воспроизводить, они сотрутся, увянут, и в итоге просто равнодушно станешь пользоваться этим барахлом. Или ещё – на другие тачки поглядывать, где там уже из чёрного дерева салон и из шкуры динозавра сидушки. И всё тогда – пропала мечта, осталась у неё одна социальная функция – знакомым хвастаться. Но и хвастаясь и ловя восхищённые взгляды, сам ты будешь сознавать несовершенство идеала, и понимать, что на деле ничегошеньки у тебя нет, что зазря душу продал. И оттого сильнее и сильнее добро своё любить станешь. В слепоте-то своей ты привык из материального черпать жизненную силу, и потому на духовное, которое и спасло бы тебя, не обернёшься. Consuetudo est altera natura – привычка – вторая натура, ещё римляне знали. В итоге тебе как наркоману – новая доза – понадобятся ещё и ещё свежие вещи, чтобы потреблением поддерживать угасающий в душе огонь. Так и возникают, собственно, в человечестве пауки-мироеды, которые, лишившись души, гребут к себе золото в иступляющей, безнадёжной попытке закрыть создавшуюся в сознании брешь. Поедом и себя и окружающих жрут всю жизнь. Вот ад‑то где!

– Бред какой-то, – снова хохотнул Францев, но уже через силу. – Да и с чего ты взял, что я только в бабки и в «Роллс‑Ройсы» эти твои верю? – напряжённо ухмыльнулся он. – Может быть, у меня другая вера есть.

– Во что? – с нарочитым изумлением поинтересовался Саша, всем корпусом развернувшись к Францеву.

– В Бога, – солидно выговорил Францев.

– В Бога? – разлился задорным смехом Саша. – Это ты, который рассказывал мне, что с чернью не хочет ходить в одну церковь, что нашёл хорошего, уважаемого батюшку, который всегда тебя после службы первым примет (то есть оттолкнув тех, что победнее)? Это ты верой называешь? «Солидный Господь для солидных господ»?

–А как верить надо?

– Как? Как? – сперва запнулся Саша, но тут же энергично и быстро заговорил. – Да так! Если бы я верил, я бы всего себя, до капельки, Ему отдал, и Он мне весь был бы нужен! А у тебя не вера, а…

– Не понимаешь ты ничего, – презрительно процедил сквозь зубы Францев.

– И не жди, что пойму, что будет у нас с тобой хоть когда‑нибудь одна общая радость! Всегда Россия делилась на две страны: в одной, в нашей, великой, были Бородино, Ломоносов, запускались спутники, ходили ледоколы, создавались шедевры искусства. А в другой – в вашей, был Барков, порнографические карточки, кокаин в хрустальных баночках, кан‑кан, клубики, Паша Цветомузыка, Ксюша Собчак и прочая грязь. Барахтаетесь в грязи своей и носу из неё не кажете! Вы победили – ну пожалуйста, посмотрим, далеко ли вас вещизм вывезет. Ни во что не верующие, ни к чему не склоняющиеся, пустые…

– Да смешно весь этот бред слушать! – вдруг резко оборвал его Францев. – Ты тут говоришь о том, что две России были, а была одна! И великие строители, художники и созидатели также и жрать хотели, и баб соблазняли, и в очередях за джинсами стояли. Вся эта собачья чушь, которую ты наплёл, у тебя в голове только потому и обитает, что ты наивный чукотский юноша, не научился ещё понимать жизнь. Она многогранна и разнолика, а ты всё к чёрному и белому свести хочешь.

– А научиться понимать жизнь – это как ты? Когда предлагал мне старика Сотникова ограбить? – выпалил вдруг Саша. Услышав эти последние слова, Францев резко, как от удара током, вздрогнул. Заметив это, Саша злорадно усмехнулся.

– Была история, – поспешно начал он мне. – Помните старика, ну мы говорили с вами о нём после больницы? У которого отобрали землю?

Я осторожно кивнул.

– Сор из избы не выноси! – отрывисто выговорил Францев, угрожающе надвигаясь на Сашу. По выражению его лица казалось, что ещё немного – и он ударит молодого человека.

– Так вот он, он, когда мы ездили с ним по этому делу… – продолжал Саша.

Окончить он не успел – автомобиль рвануло в сторону, он накренился на бок и заглох, напоследок оглушительно взревев мотором.

Нельзя было придумать ничего глупее и отчаяннее – в двадцати километрах от цивилизации, посреди весенней распутицы, мы застряли в грязной яме без малейшей надежды на скорое спасение…

Глава восемнадцатая. Встреча. Москвичи. Беседа с Францевым