Враги креста

«С написанной во взгляде готовностью вновь лишиться невинности» (так изъяснялся земляк Мура Лоренс Стерн), британский платоник находит, что чувственность во взаимоотношениях людей – это восхищенное переживание, наслаждение тем же самым состоянием у других, может наиболее ярко и зло отражаемое в секс-контактах.

Но не Христос ли пресекал подобное? Не Он ли обличал, что кто посмотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействует в сердце своем? Разве не Галилеянин остановил толпу, наслаждающуюся падением женщины, уличенной в супружеской измене?

Когда Мур при всей его антипатии к христианству открывает, что чувственные, материальные качества – необходимые компоненты идеала, он упускает из виду стержень религии – синтез божественного и человеческого, духовного и материального. Никто, по апостолу Павлу, не пренебрегает своей плотью, но питает и греет ее, как и Господь Церковь.

Друг Мура Л.Витгенштейн считал целью философии показать мухе выход из бутылки. Мур лезет в бутылку, но выбраться из неё бессилен.

Человек для Мура как бы только чувственный, конечный субъект, у которого в запасе нет никакой вечности¹³⁹.

Никогда один поступок не будет правильнее другого, если принять во внимание все бесконечное будущее. Вечность, выражаясь сленгом Бодлера, летит искрами из-под копыт логики Мура.

Для него временное и вечное, конечное и бесконечное, цель и средство не взаимосвязаны так, что одно переливается в другое и, обогащенное противоположностью, выступает истиной синтетического суждения. Если добро потусторонне временно, внереально как оно может быть временным, реальным? – злится неопозитивист, для которого диалектика Гегеля – огородное пугало.

Никто не станет анализировать последствия своего поведения, руководствуясь в своем выборе расчетами на резонанс в грядущих столетиях. Лишь бы обеспечить преобладание добра в течение нескольких лет, месяцев или дней, скажем так, как это делают в условиях кризиса мировой экономики, надеясь предотвратить надвигающийся крах запуском в производство пятилетних планов.

Устраивает ли такой разворот событий Мура? Нет, поскольку неизвестно, что будет потом.

Почему же тогда он верит: «Меньшее добро, достижение которого наиболее вероятно, следует предпочесть большему добру, не менее вероятному, если разница в вероятности существования обоих видов добра достаточно велика, чтобы перевесить различие в ценности?

Нет ничего менее вероятного, чем Бог и бессмертие.

Мученики – идиоты, предпочитавшие невероятно большое добро меньшему.

Благо, которого можно достичь в недалеком будущем, покадив идолам ради спасения собственной шкуры, следует предпочесть далекому добру, ибо достижение оного весьма туманно, маячит гадательно, сквозь тусклое стекло в неизвестном будущем и потому менее вероятно! И вообще: требования профессии и здоровья, пожалуй, важнее всего.

Перепахав всю этику, подрыв фундамент нравственных ценностей, что рекламирует Мур в качестве шаблона, благоухающего цветущим абрикосом?

Он взывает к здравому смыслу, рекомендуя поступать так, как все. «Абсолютно невероятно», чтобы общее предписание было неправильным. На этом настаивает тот, кто миллион раз готов оспаривать в первой главе «Принципов» никчемность того, что критерием добра является употребление добра у большинства людей. Он перечеркивает найденное им: этики никогда не доказывали, что предписание нравственной чистоты, диктуемое общественной полезностью и зависящее от сиюминутных, подверженных изменениям обстоятельств лучше, чем полезность тех, которые несомненны при всех возможных условиях.

Каждому гоминиду отныне можно смело советовать ориентироваться на трафареты стадного комфорта. Если все воруют, ты должен также красть. (Бедный апостол Павел! Зачем ты призывал: если прежде крал, впредь не кради?) «Существует, ‒ напевает Мур, ‒ большая вероятность того, что лучше придерживаться обычая, если даже он плох», «следование обычаю со стороны человека – общеполезно».

Но Господь сказал: какая польза человеку приобрести весь мир, т.е. действовать так, как все, а душе своей повредить. Откуда претензия наделять общество титулом добра самого по себе, целью, а не средством? Ведь Мур понимает, что человек вместо того, чтобы претворять предписания, сперва должен скоординировать свой выбор, уяснив себе внутренние ценности тех последствий, на которые его безоговорочно толкает общепринятый обычай. Авраам никогда бы не решился принести в жертву Иегове своего сына, если бы оглядывался на распространенную в его время мораль.

Мур скатывается к проклинаемой им «натуралистической ошибке» ‒ неумению вычленять уникальное и неопределимое качество добра. Добро само по себе под его пером вырождается в элементарно естественные догмы поведения в интересах бесперебойного функционирования общества, полезность существования которого, по его же мнению, также под вопросом и нуждается в доказательстве не менее, заметим от себя, чем бытие Бога.