«Вратарь, не суйся за штрафную!». Футбол в культуре и истории Восточной Европы

Любовная история, которую можно назвать «Я и „Хайдук“», началась в 1980-м. С этим годом связано мое первое воспоминание об одиннадцати в разной степени длинноволосых парнях в белых футболках и синих трусах и гетрах. Мне было семь лет, я ходил в первый класс. Стоял март, какие-то дневные дела задержали в школе, кружок, что ли, поэтому домой к началу трансляции я не успевал. Помню, как бежал от школы имени партизанки Данилы Кумар до дома номер 10 на Братошевой площади, где мы тогда жили, на шестом этаже, помню, как несся по ступенькам к дверям подъезда, как нажал на кнопку домофона и вместо обычного: «Это я» выпалил неожиданное: «Какой счет?» В ответ раздалось жужжание механизма, открывающего входную дверь, я бросился вперед мимо серых почтовых ящиков к лифту. Кабина, которая останавливалась на четных этажах, была где-то наверху, этаже на десятом, такой вывод был сделан, так как ее противовес находился внизу, в подвале. «Так будет долго», — решил я и шагнул в соседний лифт, который отвечал за нечетные этажи, доехал до пятого, откуда, перескакивая через ступеньки, добежал до шестого, дверь квартиры была отперта, я влетел прямо в гостиную и снова повторил свой вопрос: «Какой счет?» — и опять остался без ответа. Моим неразговорчивым собеседником был отец, обладавший одним часто встречающимся мужским свойством: когда он смотрел футбольные матчи по телевизору, то не мог воспринимать никакие внешние сигналы. Особенно, если играл «Хайдук» — тогда отец полностью погружался в то, что происходило на экране, словно перед ним было сегодняшнее чудо HD-3D техники, а не тогдашний деревянный ящик фирмы Iskrа с кинескопом внутри. Единственное, что во время трансляции могло изредка вернуть его к реальности, — деревянный журнальный столик, нижнюю полку которого отец обычно безотчетно пинал в момент опасного пробивания штрафного, словно он сам, а не один из этих маленьких человечков в телевизоре, отчаянно хотел отправить мяч в сетку. Повторяю снова: «Папа, какой счет?» — «Гамбург ведет один ноль». Вот, блин. За пропущенные мною пятнадцать минут встречи этот огромный блондинистый Хорст Хрубеш, которого спортивные комментаторы чаще всего характеризовали словом «шкаф» и который мне, семилетнему пацану, одержимому фильмами о партизанах, казался человеком, еще вчера в форме Вермахта, с гранатой в сапоге рыскавшим по берегам Неретвы и Сутески, успел забить гол.

«Хайдук» на новом стадионе «Полюд» в Сплите играл ответную встречу четвертьфинала Кубка чемпионов с немецким «ХСВ — Гамбург» (Hamburger Sport-Verein — наверное, мое первое в жизни столь длинное немецкое слово), после поражения в гостях со счетом 1:2 ему была необходима победа 1:0, однако при одном голе, пропущенном на своем поле, надо было побеждать с разницей уже в два мяча. Только я начал считать, сколько голов теперь должны забить сплитские белые, как лучший из близнецов Вуйович Златко, которого на поле можно было узнать издалека по всегда засученным рукавам футболки (отличительная черта, которую я позаимствовал и начал при любом удобном случае закатывать рукава до локтя, до сих пор так делаю), загнал мяч в сетку ворот «Гамбурга», чем вызвал восторг и надежду за воротами на северной трибуне (там традиционно располагался лагерь самых верных фанатов «Хайдука», по примеру бразильцев называемых торсидой), и тут у меня вдруг свело живот; потом в течение нескольких лет эта история с животом случалась на всех решающих матчах «Хайдука» во время европейских кубковых встреч, потом возникало чувство глубокого разочарования, потому что моей команде, чтобы пробиться вперед, всегда не хватало одного проклятого мяча. Одного гола не хватило — таков был рефрен всех европейских баллад «Хайдука». За матчем с «Гамбургом» последовали встречи с «Бордо» (1982 год), с «Тоттенхемом» (1984 год), потом в 1986-м — самая обидная, с бельгийским «Варегемом». Мой жизненный сценарий после каждой из них был как под копирку: пижама, чистка зубов, укладывание в постель, попытка заснуть — а сна ни в одном глазу; в семь лет я засыпал в слезах, в девять и одиннадцать уже умел их сдерживать, в тринадцать, после матча с «Варегемом», прошедшим под проливным дождем, меня уже отвлекла мысль о том, как девочка из 7 «д», которую в последнее время я провожаю взглядом в школьных коридорах, улыбнется в ответ.

III