Ну да. […] я всегда уподоблял себя […] Ярославу Гашеку, который, правда, писал для газет, но его ирония такая необъятная, что я ее пока еще не способен до конца постичь. А что такое Швейк — это так жутко, что я, наверное, только за полчаса до смерти это пойму. Как он замел за собой следы! Ведь не забудем, он написал не одну сотню газетных статей, и там так много иронии, что это уже маленькая мистификация. Заметки про переломы ног, про несчастные случаи, про пьяниц — вот это все он нес в газеты. Радко Пытлик собрал это и опубликовал, и вы с удивлением выясняете, что Гашек еще как журналист готовил то, что будет говорить Швейк. У него был четкий план. Та ирония, которая у него потом из всего этого выросла, была совершенно естественной, он был к ней готов и пропитался ею, еще будучи газетчиком. В конце каждой его заметки — какой-то такой поворот, как в сказке, и уже в этом сквозит та самая пражская ирония. То есть он привносил в газетную заметку что-то необычное — частичку мистификации, хотя опорные моменты, сами факты были верными, и тем не менее в конце всегда происходит поворот, вызывающий улыбку, так что вы вдруг начинаете плыть против течения той информации, которую он излагает в первых пяти строчках. В заметке, может быть, всего строк восемь, и последние три переворачивают все с ног на голову. Петля, узелок на носовом платке.
Петляю… но в этом мой стиль — знаете, я хотел, чтобы эпиграфом к этому нашему диалогу послужила пара фраз из «Швейка» Гашека: «Вы купались в Мальше? — Не купался, но в этом году может быть много слив…» А люблю ли я народ? Я и сам не знаю…
Вот это те трюки на носовом платке, которые так гениально проделывал пан Хидегкути… Знаете, пан Сигети, без трещины в мозгу я не смогу жить. Но один вопрос… Пан Сигети, вы купались в этом году в Мальше?
К эстетике футбола у Богумила Грабала
Богумил Грабал (1914–1997) принадлежит к числу наиболее значительных чешских писателей ХХ века. Среди самых известных его книг, имевших успех и за рубежом, — «Поезда особого назначения» (1964; экранизация Иржи Менцеля в 1968 году отмечена премией «Оскар» за лучший иностранный фильм), «Слишком шумное одиночество» и «Я обслуживал английского короля». Менее известно то, что Грабал питал две настоящие страсти: к футболу и творчеству своего коллеги по цеху и земляка Ярослава Гашека, создателя бравого солдата Швейка.
В книжке «Трюки на носовом платке» две эти страсти встречаются — причем весьма оригинальным образом. Грабал очарован игрой «волшебников-мадьяров», той венгерской сборной, что в 1950-е годы произвела переворот в европейском футболе. Однако всего более восхищает Грабала техника центрального нападающего Нандора Хидегкути, который сбивает с толку противника, упорно прячась глубоко в своей зоне. При попытке его прикрыть противники открывают в своей обороне бреши. В этот момент форвард и проводит свой фирменный трюк: пользуясь тем, что противник увлечен преследованием, он внезапно совершает разворот на 180 градусов и в почти танцевальном пируэте отбирает у противника мяч. Хореография Хидегкути на зеленой лужайке близка Грабалу не только как любителю спорта, но и — прежде всего — как писателю.
Он читает хореографию, усваивает ее, развивает и поэтизирует. «Трюки на носовом платке», названные с намеком на столкновение минимального радиуса и максимальной физической активности, становятся для Грабала широкой, выходящей за рамки Хидегкути, «волшебников-мадьяров» и футбола метафорой творческого потенциала малых пространств. От игры Хидегкути он переходит к «микрорассказам» Ярослава Гашека, написанным последним задолго за появления Швейка для местных редакций ежедневных пражских газет. Например:
Ил. 1. Будапешт, кладбище Обуда, надгробие Нандора Хидегкути (фрагмент). Фото: Штефан Краузе