Время-память, 1990-2010. Израиль: заметки о людях, книгах, театре

Поскольку ГОСЕТ находился в ведении союзного министерства культуры, Лямпе ничего не оставалось, как идти в отдел кадров с просьбой о трудоустройстве. Он соглашался на любую работу в русском театре, хотя бы и во «вспомогательном составе». Однако кадровики всякий раз давали понять молодому актеру, что времена нынче трудные: везде сокращения, дотации урезаны, вакансий нет… И все же намекнули на возможность обратиться в областной передвижной театр, где главным режиссером был Н. А. Бухман.

Лямпе поначалу удивился: как это так — в областной — после всемирно известного театра союзного подчинения!

Но делать было нечего — выбирать не приходилось. И Григорий отбарабанил в этом «областном-передвижном» ни много-ни мало двенадцать лет.

Это сейчас легко говорить… А тогда отыграв вечерний спектакль, всякий раз приходилось ждать первой электрички, чтобы добраться до Москвы. Но, как говорил Григорий Моисеевич, «все мы были молоды и веселы — пели, танцевали, выпивали, гуляли».

Правда, за Лямпе теперь навсегда потянулся шлейф того великого театра, тех выдающихся мастеров, равных которым так и не народилось. Наверно, поэтому многие видные деятели культуры пытались помочь, чем могли, молодому одаренному актеру: за него хлопотали и Л. О. Утесов, и композитор Л. М. Пульвер, и художник А. Г. Тышлер. По их рекомендациям он ходил то в Театр им. Гоголя, то в Театр Сатиры, где ему неизменно отвечали вежливым отказом: «Гриша, мы все про тебя знаем — за тебя Утесов просил… Мы бы с удовольствием, но, увы…»

Однажды все-таки раздался звонок из театра им. Станиславского, которым в ту пору руководил М. М. Яншин, с предложением явиться для разговора.

А разговор этот был просто ошеломляющим: театр намеревался осуществить постановку пьесы Г. Д. Нухуцришвили «Юность вождя», а роль молодого Сталина предложили… Грише Лямпе.

— Но вы же знаете, что я работал в еврейском театре! — удивился Григорий.

— Знаем…

— И вас это не пугает?

— Нет. У нас к вам будет только одна просьба: если вас все-таки утвердят на роль, мы изменим вашу фамилию…

— Я не согласен, — ответил Григорий. — Мой отец был известным еврейским актером… Не хочу.

Репетиции все же начались. Роль Сталина готовили сразу двое — Лямпе под руководством режиссера С. Лунгина, впоследствии прославленного драматурга, и грузинский актер под началом М. Чаурели. Получалось, что в работе над нетленным образом соревновались две национальные бригады — еврейская и грузинская, что давало все основания остроумному Лунгину обозвать эту гибельную затею «еврейско-грузинской резней». Не нужно быть особым мудрецом, чтобы наперед угадать ее результат.

Все карты спутал Яншин. Явившись однажды на репетицию, он вдруг сходу забраковал грузина и неожиданно одобрил работу Лямпе. Нужно сказать, что Григорию сделали потрясающий грим, он был действительно похож на юного Кобу, как брат-близнец, чего никогда раньше не предполагал.

Но, как давно известно, чудес не бывает. Лунгина отстранили, естественно, следом отстранили и Лямпе. Но тогда на дыбы встал маститый и массивный Яншин: он пригласил на историческую роль русского актера Алексея Головина.

Спектакль выпустили, сыграли несколько раз… Руководство кололо дырки на лацканах — Сталинская премия, казалось, лежала в кармане.

Нежданно-негаданно Сталин потребовал пьесу для высочайшего прочтения. Случилась катастрофа: пьеса не понравилась. Последовала команда: спектакль закрыть! В театре начались поиски виноватых… Лямпе благодарил Б-га за свою своевременную отставку: не было ни малейшего сомнения, что, сыграй вождя он, Гриша, ходить ему в крайних по гроб жизни.

Через пару лет после описанного выше памятного события позвонил Лямпе известный в ту пору драматург В. А. Соловьев, советский классик, автор верноподданнических чудищ «Фельдмаршал Кутузов» и «Великий государь», лауреат двух Сталинских премий.

— Григорий Моисеевич, у меня к вам предложение. Я написал пьесу о Пушкине. На роль Александра Сергеевича мне рекомендовали вас…

— Что я за несчастный человек! — застонал Лямпе. — То меня зовут играть Сталина, то предлагают роль Пушкина. А мне бы просто какую-нибудь завалящую роль на сцене столичного театра…

— Знаете ли, Григорий Моисеевич, я не сентиментален, — ответил классик. — Меня не интересует ваше стремление перебраться в другой театр. У меня совершенно конкретное предложение: вы явитесь ко мне, заберете пьесу, прочитаете; я же выберу для вас монолог, который вы мне и представите. Если мне понравится ваша работа, вы будете играть Пушкина.

Лямпе прочитал пьесу. Она оставила у него неплохое впечатление. Любопытной показалась и нетривиальная для тех времен версия интриги: Гончарова, мол, и вправду изменила Пушкину с Дантесом. Все это было изображено вполне приличным стилем… Хотя Григорий Моисеевич, конечно, понимал, что исполнение роли «солнца русской поэзии» таит для него ничуть не меньше опасности, чем сценическое воплощение «горного орла Кавказа», но выхода у него не было.

Получив заветный монолог, он уже через неделю явился к драматургу и выдал на всю катушку.