Время-память, 1990-2010. Израиль: заметки о людях, книгах, театре

— Знаете ли, Григорий Моисеевич, — резюмировал мэтр, — ведь речь в пьесе идет о том периоде жизни поэта, когда он написал «Памятник» — «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…». Вы понимаете, какой это гордый человек, какого он мнения о своем месте в отечественной культуре! А вас мне почему-то очень жаль, вы вызываете сострадание. Это не то. Я даю вам еще одну неделю.

Через несколько дней молодой артист вновь явился к маститому драматургу и вдруг обнаружил рядом… его совсем юную супругу, очаровательную блондинку, прелестное дитя лет на двадцать, а то и двадцать пять моложе своего мужа. Лямпе вдруг понял, откуда торчат уши: похоже, мэтр обладает таким гипертрофированным самомнением, что в мечтах своих он ассоциирует себя с… великим поэтом. Лямпе ясно осознал, что если он не произведет должного впечатления на юную леди, не видать ему роли Пушкина, как своего собственного затылка. Григорий попал в точку: девушка зарыдала. Соловьев изрек: «Спасибо! Вы будете играть! Вам позвонят из театра им. Советской Армии. Ставить спектакль будет режиссер Тункель».

Есть все же такое понятие — «еврейское счастье». Григорию Моисеевичу оно, похоже, сопутствовало постоянно. Вскоре была назначена встреча с режиссером — за день до свидания Д. В. Тункель умер.

Новый звонок В. А. Соловьева не заставил себя долго ждать: «Пьеса все равно пойдет! Вы играть все равно будете! Ждите моего звонка».

Очередное известие прогрохотало спустя пару месяцев: «Значит, так, Григорий Моисеевич… Спектакль пойдет в театре им. Маяковского. С вами желает встретиться Охлопков».

К этой сенсационной новости Лямпе отнесся с большой долей скепсиса: «Разве в „Маяковке“ уже не осталось хороших русских актеров, чтобы Охлопков взял еврея со стороны?»

И все же он прилежно явился к знаменитому режиссеру, который лишь слегка посмотрел на него «этаким странным глазом», но все же ободряюще заметил: «Я-то сам этой пьесы ставить не буду, ее поставит другой режиссер — вот с ним-то у вас скоро и состоится разговор по существу. Лично я не против вашего участия в спектакле».

«Еврейское счастье» продолжало ворожить. Спустя некоторое время вновь позвонил драматург Соловьев: «Пьесу в „Маяковке“ ставить не будут. Не огорчайтесь, я все равно найду театр, а вы будете играть».

Прошло много лет. Григорий Лямпе уже работал в театре на Малой Бронной. Однажды после репетиции Анатолий Васильевич Эфрос подозвал актера к себе и как-то так хитро, с приколом, сообщил: «Послушайте, Гриша, мне тут, знаете ли, позвонили и сказали, что есть, мол, такая пьеса о Пушкине, а у меня работает такой актер Лямпе, который мог бы сыграть в ней главную роль… А?»

Что мог ответить Григорий Моисеевич великому режиссеру Эфросу? «Знаю я такую пьесу, Анатолий Васильевич… Лежит у меня без малого десять лет. Но, как я понимаю, вы никогда в жизни такую пьесу ставить не будете, а значит, я уже никогда не сыграю Пушкина. Спасибо вам!»

Эфрос рассмеялся. На том дело и закончилось.

Потом был еще один разговор — с Ю. А. Завадским. Но уже не о Пушкине. После посещения областного театра в разговорах с друзьями В. П. Марецкая очень тепло отозвалась о работе Григория Лямпе. Узнав об этом, Нина Михоэлс (тогда она еще жила в Москве) позвонила Завадскому и предложила ему встретиться с Лямпе.

Завадский был «в духе», он только что получил новое здание. Режиссер водил растерявшегося Григория Моисеевича по театру, показывал сцену и цеха. Потом спросил: «Ну что? Как вам это нравится? — Лямпе вздохнул. — А не хотели бы вы быть партнером Веры Петровны Марецкой в нашем новом спектакле?» Лямпе, конечно, хотел… Но Вера Петровна была старше его на два с лишним десятка лет… Завадский понял, что «переборщил». Он ободряюще посмотрел на Григория, потрепал его по плечу… С тем они и расстались.

Однажды Григория Лямпе увидел на сцене областного театра знаменитый режиссер Андрей Александрович Гончаров. После спектакля он подошел к молодому артисту и сказал неожиданно: «Если у меня будет свой театр — я вас возьму! Приходите». Свое слово он сдержал.

В 1962 году Гончаров получил театр на Спартаковской. Лямпе напомнил ему о состоявшемся ранее разговоре. Новый главреж предложил ему принять участие в творческом конкурсе. Во время показа, буквально через пять минут после того как Лямпе начал читать, Гончаров вдруг прервал его: «Когда вы можете приступить к работе?»

Ему сразу же поручили замечательную роль — прокурора Бертолини в пьесе Марселя Эме «Третья голова». Ему было 35 лет. И он наконец занял свое, достойное место на сцене.

«Я уже было отчаялся совершенно, — вспоминал Г. М. Лямпе. — Вот так бывает в жизни: именно Гончаров вывел меня из областного театра на большую столичную сцену. Это очень талантливый режиссер. И он оставался верен себе. Во всяком случае, я сохранил благодарность ему на всю жизнь».

Гончарову удалось в дальнейшем перевести театр со Спартаковской на Малую Бронную… Замкнулся огромный виток спирали: Григорий Лямпе вновь вернулся в родные стены, в тот самый дом, где он играл свои первые роли под руководством Михоэлса и Зускина.

5