И уже не столько само это явление, сколько разговор о нем подталкивает к новым, пусть даже и мимолетным соображениям.
Разговор о лжи рискует довольно быстро зайти в тупик без представлений о правде. Нет, в общем-то, все понятно: зло как объект умственных или художественных построений существенно привлекательнее, гибче, разнообразнее и, если угодно, изысканнее, чем скучное и степенное «добро», удручающее дидактическим схематизмом. Художникам всех времен куда лучше удавались картины ада, чем унылый и пустынный рай, где нет не только печали и воздыханий, но и вообще ничего нет.
Тем не менее…
Особенно, конечно, хороши рассуждения о том, что правда от неправды, в сущности, мало чем отличается, что врут более или менее все, что культура, в том числе и бытовая, – это сплошные ложь и лицемерие, потому что, например, расхожая фраза «я рад тебя видеть» часто является лживой, потому что ни фига ты не рад, и я это понимаю, но при этом говорю, что и я ужасно рад.
Очень интересно бывает выслушать академически бесстрастные рассуждения про то, что все относительно, про то, что «а кто не врет, все врут», про то, что «сказка ложь», про то, что «нет правды на земле, но нет ее и выше», про многое другое.
Эти академические соображения, особенно если они высказаны остроумно и весело, если они иллюстрированы нетривиальными картинками, забавными примерами из жизни, кинокадрами и авторитетными цитатами, бывают хороши и обаятельны.
Узнавать в очередной раз о том, что, вообще-то говоря, все врут, в каком-то смысле приятно, облегчительно и самооправдательно.
Конечно, всё ложь, кто бы поспорил. И нормы социального поведения – ложь. И политкорректность – ложь. И обычное «здравствуйте» – ложь и лицемерие, особенно если ты в душе своей вовсе не желаешь здоровья тому, с кем ты только что поздоровался.
В общем, жизнь – сплошное вранье. И это, в общем-то, правда. Но именно эта правда ни на гран не приближает нас к совершенно необходимому пониманию того, что все-таки есть ложь, почему ложь столь разрушительна и, главное, почему мы о ней так много и так увлеченно говорим.
А еще говорят, что искусство сплошь построено на лжи. И это – правда, если, конечно, удалить из контекста то главное, что позволяет нам искусство воспринимать именно как искусство, то есть ясное понимание того, что художественная правда и «правда жизни» это, мягко говоря, совсем разные «правды».
Представьте себе: «Да какой это Гамлет! Не надо врать! Это ж Сережка Архипов! Я ж с ним в одном дворе жил! Он же мне до сих пор трояк должен! Гамлет! Скажете тоже…»
Для выстраивания сложных, интересных и парадоксальных построений бывает иногда невредным схватить себя одной рукой за другую и смиренно прибегнуть к схемам самым простым, так сказать, изначальным. Они кое-что объясняют, а главное – удерживают нас от соблазна пойти в интеллектуальный «разнос».
Можно сколько угодно рассуждать на тему «чем отличается искусство от жизни». Но хотя бы изредка – «будем как дети».
А дети об этих различиях знают точно. Поэтому в одних случаях они говорят «давай ты как будто будешь продавец, а я буду как будто покупатель». Или «давай мы понарошку подеремся». В других же случаях они говорят: «Ты меня обманул! Ты вчера обещал мне, что принесешь свои формочки для куличиков, а сам не принес!» Они прекрасно понимают, что «как будто» и «понарошку» – это искусство и уже поэтому не вранье. А вот невыполненное обещание – ложь.
А взрослые этого часто не понимают, а еще чаще – делают вид, что не понимают. Не понимают, что искусство не лживо само по себе, а вот выстраивание социальной жизни по законам искусства – не только лживо, но и опасно, о чем наглядно свидетельствуют очень многие эпизоды истории.
То, что пропагандистские или информационные машинерии вовсю пользуются приемами и методами искусства, в том числе и современного, более или менее очевидно. Но ведь по-настоящему интересно не то, почему и зачем они сознательно путают то, что принято называть искусством, с тем, что принято называть жизнью, а то, почему эти безусловно противозаконные, – чтобы не сказать, преступные, – приемы и методы не отторгаются общественным сознанием, а с готовностью им принимаются. Не потому ли, что вполне архаическое представление об искусстве – о кино, о сказке, о романе, о поэме, о спектакле как о «правде жизни» – вполне актуально и в наши дни. Не потому ли, что актер и герой кинофильма или автор романа и его персонаж в общественном сознании тождественны.
Механизмы, мотивации, прагматика тотального вранья более или менее понятны. Но куда интереснее адресат. То есть не те, кто врет, а те – кому.
В московских аэропортах можно заметить, что на киосках печатной продукции красуется бодрая надпись «Только хорошие новости».
Маршалл Маклюэн, философ и теоретик массмедиа, сказал однажды, что настоящие новости – это плохие новости. Нашим же гражданам предлагаются новости «только хорошие». А хорошие новости – это какие?