Время политики

Бедная, бедная бабушка. Даже и не смогла она по очаровательной своей старомодности предположить, что сочинение стихов и распивание по подъездам (причем часто и в компании ее же ненаглядной внучки) различных небезалкогольных напитков, включая и пресловутую водку, ни малейшим образом друг другу не противоречат и даже в известном смысле друг друга дополняют.

Почему мне вдруг вспомнилась эта стародавняя бабушка?

Не потому ли, что таинственная в своей незавершенности и в то же время самодостаточная формула про поручика, который хочет, и про мадам, которая хохочет, довольно исчерпывающе, как это и свойственно бывает поэзии вообще, описывает некоторые особенности взаимоотношений общества и власти.

И не потому ли, что иногда, а в наши дни все чаще, мы сталкиваемся с проявлениями исторической тупости. Ну хорошо, будем политически корректны – не тупости, невменяемости.

И эти проявления, разумеется, ужасно раздражают. И они, разумеется, сильно подрывают нашу веру в общественный прогресс и во всесилие разума.

Но историческая невменяемость – это не преступление и даже не порок. Это всего лишь род социальной болезни, пусть даже и принимающей время от времени характер эпидемии. И не надо особенно возмущаться. По крайней мере, до той поры, пока эта самая невменяемость не вступает в агрессивную фазу.

То есть это лучше все же, чем «водку по подъездам пить».

Впрочем, по опыту наблюдений за ходом социальной жизни и собственного активного или пассивного участия в ней мы слишком хорошо знаем, что переход в эту самую агрессивную фазу практически неизбежен. Когда вектор задан, он редко останавливается в границах цивилизованных норм социального поведения и почти всегда выходит за рамки дискуссионного пространства.

Легко заметить, что так называемое культурное сообщество, даже та его часть, которая худо-бедно объединена общими базовыми представлениями о хорошем и дурном, а также о прекрасном и безобразном, бессознательно, но постоянно ищет и, разумеется, находит все новые мотивы и стимулы для разделения, для свары, для хождений стенки на стенку, чреватых иногда взаимными плевками и щипками.

Если не политика, то искусство. Если не искусство, то здоровье. Если не здоровье, то школа. Если не школа, то погода. Если не погода, то свои, а чаще чужие семейные драмы.

Кто-то, конечно, может, сам себя стесняясь и от этого слегка краснея, сказать тихим голосом что-нибудь вроде: в споре, мол, рождается истина. Ага, как же! Вот прямо на глазах она буквально рождается.

Никакая истина, разумеется, не только не рождается, но даже и не зачинается. А рождается, и даже не рождается, а лишь заново взбадривается хроническое взаимное раздражение, легко переходящее в ненависть, корни которой уходят бог знает куда.

Агрессией и взаимным, не всегда формулируемым раздражением буквально забиты все отверстия и все поры общественного организма. И особенно хорошо это заметно по социальным сетям. Агрессия и страх. Страх и агрессия выскакивают отовсюду, независимо от того, о чем идет речь.

«Почему в России так злятся на тех, кто уехал?» – прочитал я начало чьей-то колонки. Дальше было, возможно, интересно и поучительно. Но я дальше читать не стал, потому что мне более или менее известен ответ. Ответ примерно такой: «А потому, что в России вообще в основном злятся».

И злятся не только в России и не только на тех, кто уехал. Среди тех, кто уехал, множество таких, кто не менее темпераментно злится на тех, кто не уехал. Что свидетельствует о том, что и сами они, куда бы они ни уехали, уехали не слишком-то далеко.

Или кто-то вопрошает: «Почему власть так боится…» Неважно, чего в данном случае боится власть. Она просто боится. Именно этим объясняются многие ее телодвижения, кажущиеся немотивированно абсурдными и зловеще гротескными.

Я начал с маленького мемуара, а закончу притчей. Эту старую индийскую притчу я вспоминаю всякий раз, когда с изумлением и горестью наблюдаю, как некоторые люди в пароксизме взаимного раздражения избавляются от привычных, складывавшихся многими годами признаков цивилизованности с таким же облегчением и даже наслаждением, с каким сбрасывают с ног мучительно жмущие башмаки.

Притча такая.

Один человек поймал в лесу попугая, который оказался ужасно способным. Он очень быстро научился говорить по-человечески. Он умел изображать мужские, женские и детские голоса. А также скрип телеги, мычание коровы, мяуканье кота, собачий лай, петушиный крик, рычание пантеры, шум дождя, шелест листвы, многое другое.

Но однажды, когда к его клетке незаметно подкралась лиса и схватила его за хвост, он заорал как попугай.

Осторожно – окрашено

В интернете (а где же еще) я обнаружил симпатичную смешную картинку. На ней довольно схематично была изображена одинокая садово-парковая скамейка, к спинке которой прилеплена табличка с надписью «Эмоционально окрашено».