Время взрослой веры. Как сохранить связь с вечностью

Это очень важная граница, когда ты от понимания несовершенств церковной жизни, каких-то несправедливостей – кажущихся или не кажущихся – со стороны священноначалия (как будто их когда-то не было, как будто был какой-то «золотой век» жизни церкви) переходишь к такой позиции, что кажется, еще минута, и ты вслед за Львом Николаевичем скажешь: с этой Церковью я не хочу иметь ничего общего…

Опасности есть со всех сторон. Есть опасность в бюрократическом фарисействе (как церковный чиновник, первый скажу, что она есть). Но есть и опасность в позиции борца за чистоту церковных рядов. Когда ты в своем стремлении очистить ряды превращаешься в какого-то неформального Торквемаду.

Разговоры вдогонку

О Церкви и интеллигенции

Владимир Легойда: Мне по-прежнему кажется, что, с одной стороны, это тема важная и естественная. А с другой – я всегда относился с сомнением к попытке рассмотреть Церковь и интеллигенцию как равновеликие и непересекающиеся величины.

Мы нередко говорим: «Церковь и армия», «Церковь и общество», «Церковь и еще что-то», и в этом всегда есть некое теоретическое допущение, призванное помочь проанализировать те или иные явления жизни общества. В общем, стандартный научный прием. Но, как пишут в тех же научных книгах, в действительности все намного сложнее. Нет ведь находящейся вне Церкви единой группы «интеллигенция», которая должна как-то выстроить с Церковью отношения. Есть люди, которые считают себя интеллигенцией и/или которых мы называем интеллигентами. Это как некая социальная, как раньше говорили, прослойка. Кто-то из этих людей является, может быть, верующим человеком, кто-то неверующим, кто-то сомневающимся, кто-то агностиком. По-моему, это все равно что сказать: Церковь и академическое сообщество. Но в последнем есть большая составляющая, которую все считают людьми Церкви. И между ними и Церковью нет союза «и». Они живут церковной жизнью, они – часть Церкви как собрания верующих.

Для Церкви важно, чтобы в ней была интеллигенция? Конечно. Но для Церкви важно, чтобы там были все люди. Потому что Церковь для всех.

Понятно, что есть своя, особая роль интеллигенции. Но помните рассуждения Дмитрия Сергеевича Лихачева об интеллигентности? И он, безусловно, будучи одним из образцов интеллигентности, не связывал ее ни с образованием, ни с творческими или интеллектуальными занятиями. Так что это тема, требующая очень многих уточнений.

Для Церкви было очень важно, что в конце прошлого века, в эти самые 90-е годы, очень многие люди академического сообщества пришли в Церковь и стали священниками. Для них открылся мир Церкви. Но эту ситуацию нельзя воспроизвести искусственно.

Я, например, помню, как в вузах наряду со вчерашними школьниками учились ребята после рабфака, отслужившие в армии или поработавшие. И это была особая атмосфера, несравнимая с современной институтской, где 1-й курс – это стопроцентно дети 16–18 лет. Но воспроизвести ее нельзя, даже ностальгируя. Как нельзя создать искусственно ситуацию, когда люди, закончившие университет, массово начнут поступать в семинарию. Просто потому, что сегодня те, кто хотят поступить в семинарию, делают это сразу после школы. Таковы особенности культурно-исторического момента.

Но мне кажется очень важной встреча церковности и интеллигентности в одном человеке. Скажем, Евгений Германович Водолазкин, величина на литературном небосклоне и человек выраженной христианской культуры. И тексты его христианские. Он, кстати, не примыкает к каким-то лагерям. С ним очень интересно вести разговоры и слушать его разговоры с другими… И в его высокохудожественных текстах нет линейной морали.

А вот у Тимура Кибирова есть стихотворения, которые выглядят как прямое моральное высказывание, очевидное, дидактичное. То, что, в общем, нередко считается не то что недопустимым, а невозможным в настоящей литературе. Как писал Честертон: «В плохой книге есть мораль, а хорошая книга – мораль сама по себе». Но вот в поэзии Кибирова есть мораль, и его книги – очень хорошие. Возможно, это самый яркий русский поэт современности.

Алексей Варламов, конечно, христианский писатель. Мой дорогой Учитель, Юрий Павлович Вяземский, со всеми его сложносочиненными изломами и религиозно-философскими хитросплетениями в художественных книгах последних лет, в свое время стремительно и уверенно вошедший в русскую литературу повестью «Шут»… Оттуда тянутся ниточки к его нынешним, уже совершенно зрелым, повторяю, сложным, религиозно-философским произведениям. Я когда-то для себя определил так, что в современных художественных текстах Юрия Павловича писатель все время борется с философом. А побеждает истина. То у него выходит философский труд «Вооружения Одиссея», потом он начинает свою эпопею про Страстную неделю, пишет «Понедельник», «Вторник», потом опять возвращается к философии.

Или возьмите прозу Марины Ахмедовой. Все нравственные узлы, которые она пытается развязать и завязать в своих литературных текстах, связаны с русской культурой и русской литературой, с христианскими смыслами.