Время взрослой веры. Как сохранить связь с вечностью

В общем, как там говорил Бердяев: русская литература ранена христианством? Для меня и все это и есть жизнь Церкви.

…Понятно, что история христианства тоже знает сложные страницы. Но одно дело Мартин Лютер, личность сложная и масштабная, а другое – местечковые разборки в наших Facebook-войнах.

И великий Достоевский для нас сегодня – органическая часть церковного наследия.

Хотя отношения Достоевского с тем, что можно назвать официальной Церквью, были очень непростыми в свое время.

Журнал «Фома» возник по инициативе группы мирян, поддержанной священниками, но мы этим никогда не фрондировали. Ни к кому не приходили с фигой в кармане. И когда нам из издательского совета говорили: давайте вы будете нам показывать ваши будущие номера, то мы давали их на цензурирование, получали какие-то замечания, правили…

Разговоры вдогонку

О благодарности конфликтам

Владимир Легойда: Иногда конфликты, действительно, возвращают в повестку дня нравственные вопросы. Мысль не моя, а покойного, Царствие Небесное, отца Всеволода Чаплина. Но мне она очень близка: даже те ситуации последних лет, которые принято считать конфликтными или «негативными», важны тем, что они вводят в общественную и медийную повестку нравственные вопросы: что такое прощение, должно ли и как быть наказано зло и проч.

Недавно меня спрашивали насчет печалования.

Печалование – это обращение Церкви к власти с просьбой оказать милосердие конкретному человеку, который этой властью осужден. Но если при этом от Церкви ждут оценки действий власти, как справедливых, несправедливых, справедливых не до конца или чрезмерно, то печалование превращается в политическое или юридическое высказывание.

Ты не выносишь оценок, справедливо или несправедливо начальник вынул меч («Ты – царь, возьми меч, накажи злых»), но просишь оказать милосердие к человеку, снизойти к нему и либо уменьшить строгость наказания, либо простить ему. Но ты не входишь в дискуссию по поводу того человека, что сделал этот человек и того, прав он или не прав. А если входишь, то это уже, на мой взгляд, другая история.

И это уже не ситуация, когда конфликты ставят нравственные вопросы. Это ситуация, когда конфликты требуют от священника, как и от любого другого человека, высказывания своих политических симпатий или антипатий. Он, очевидно, может выражать свои политические взгляды, голосуя на выборах. У нас же нигде не сказано, что священники не голосуют, не выбирают. Но когда от него ждут публичной политики, здесь возникает совсем другая история.

Мне кажется, что нравственное напряжение публичного пространства сегодня намного больше, чем оно было в 2005–2007 годах. Я помню, что брал тогда большое интервью у Валерия Александровича Фадеева, который был тогда главным редактором «Эксперта», и спросил его: «Какое место нравственные вопросы занимают в медийном поле?». Он честно и точно сказал: «Никакого».

Разговоры вдогонку

О своих и чужих

Владимир Легойда: Обратной стороной часто вспыхивающих скандалов является то, что они при этом (хоть и говорят, что интернет все помнит) быстро забываются. Скандалы «выстреливают», быстро распространяются, но не длятся, а очень быстро сменяются новыми. Такой калейдоскоп быстро меняющихся событий. Как-то они влияют и на подсознание, и складывают картинку в сознании.

Но все-таки они не такие долгоиграющие, как раньше.

И сегодня меня больше беспокоят не скандалы или то, что за них выдается, а политизация нашей жизни, которая вынуждает человека определяться с лагерем и подчиняться лагерю. Церкви это тоже касается, потому что церковная тематика вписана в общую – мы же не на Луне живем и не под колпаком каким-то… Разделение на «свой – чужой» и нетерпимость к другому мнению все больше приобретают практические формы.

«Я не пойду туда-то, потому что там произошло вот то-то, и пока они там не начнут долго-долго каяться, я туда ни шагу», – заявляет кто-то, объясняя свой отказ нравственными причинами, этической невозможностью… Но на мой взгляд, это проблема не нравственная, а как раз деления на «свой – чужой». И в рамки христианского миропонимания это не вмещается.

Не хочется выступать обвинителем, потому что я тоже, честно скажу, думаю над гостями «Парсуны», и у меня включается внутренний цензор. Думаю, например, как на это посмотрит аудитория телеканала «Спас». От тех или иных аудиторий я много раз «получал», причем с разных сторон. То за Марию Бутину, то за Валерию Гай-Германику.

Но сам факт того, что у меня включается внутренний цензор, меня тревожит. Кто-то скажет, что такая ситуация неизбежна. Но я-то думаю, что так мы себе закрываем очень важную возможность спокойного разговора с самыми разными людьми. Может, и не близкими нам в чем-то.

Еще раз скажу: вспомним из Евангелия: иудеи с самарянами не общаются, но пришел Спаситель и все эти преграды сломал.