Все лгут

– Чем ты занималась на вечеринке.

Внутри меня все похолодело. От внимания гостей не могло ускользнуть, что я провела с Казимиром практически весь вечер. Но мы ведь ничего такого не делали – просто тусили. О том, что произошло возле моего дома, Том ведь знать не мог?

Или все-таки мог?

– Шлюха! – выплюнул он, толкая меня в траву. – Харольд рассказал мне.

– Что рассказал?

Колено воткнулось мне в бок, мерзлые листья набились в рот. Щекой я проехалась по гравию.

– Что с вечеринки вы ушли вместе. А Мария сказала, что мне следует быть с тобой осторожнее, что ты переменчива.

– Но я ничего не…

Удар.

Кулак угодил мне прямо в глаз, и на секунду я решила, что Том выбил мне его, потому что все, что осталось там, – липкое кровавое месиво.

– Переменчива, – повторил он. – Как шлюха.

А потом:

– Ты трахалась с ним, признайся!

Я хотела сказать ему, пыталась сказать, что ничего не произошло. Но изо рта не вырвался ни единый звук – мои губы были так же немы и холодны, как земля, на которой я лежала. Боль пронизывала голову, но сильнее боли был шок: Том раньше никогда не бил меня по лицу. Должно быть, он понимал, что это увидят все. Понимал, но не останавливался.

«Он ведь может убить меня», – пронеслось в голове, и в тот же миг я поняла, что это действительно так.

Том схватил большой камень и, держа его обеими руками, поднял над моей головой.

– Нет!

Я успела отвернуть лицо в сторону, и в тот же миг булыжник ударил по моему затылку.

Бумс.

Картинка сделалась размытой. Холод, исходивший от мерзлой земли, пропал. Земля пропала, под тяжестью моего тела превратившись в пуховую перину.

Я очнулась от холода – я замерзла так, что меня трясло.

Тома не было. Единственный звук, который я слышала, – завывание ветра в верхушках деревьев, которые вырисовывались на фоне неба. В его черноте мерцали звезды – миллионы точек света из далеких миров.

Я села и пальцами принялась ощупывать шишку на затылке и опухший глаз. Потом взглянула на ладонь – крови не было. Я стряхнула с висков листья и застрявшую в волосах хвою.

Мое лицо распухло, но, прикрыв уцелевший глаз, я констатировала, что зрение осталось при мне. Голова раскалывалась от боли, сердце тяжко стучало, но сильнее всего этого был стыд.

Папа был прав: я все разрушила.

Это по моей вине нам пришлось переехать в эту чертову страну. Если бы мы не оказались здесь, я никогда не встретила бы Тома и ничего из всего этого просто не случилось бы.

Когда, добравшись до дома, я смыла с лица грязь, прокралась к себе в комнату и юркнула под одеяло, в дверь тихонько постучали.

– Я сплю, – отозвалась я.

Дверь открылась, и в комнату вошел папа.

Он включил лампу. Яркий свет ножом полоснул по моему разбитому глазу, и в голове тут же запульсировала боль.

– Выключи, – отрезала я.

Папа потушил свет, но остался стоять в дверном проеме.

– Твой глаз, – зашептал он в темноте. – Что случилось?

– Ничего. Ударилась на работе.

– Где ты была?

– На работе, сказала же.

Короткая пауза.

– До трех часов ночи?

– Мы закрывались на частное обслуживание, была корпоративная вечеринка. Она затянулась.

– Ясмин. Скажи мне правду, что еще с тобой произошло?

Я ничего не ответила.

– Ясмин! Это как-то связано с Томом?

– С чего бы вдруг? Уходи! Мне нужно спать.

Когда утром я спустилась в кухню, папа, Мария и Винсент уже завтракали. В кухне витали ароматы кофе и свежего хлеба. По радио передавали утренний выпуск новостей, обещая скорое похолодание. Снега можно было ждать уже к выходным.

Папа, увидев меня, отложил бутерброд на блюдце.

– Mon dieu[24], – пробормотал он.

– Что произошло? – всполошилась Мария. На ее лице было искреннее беспокойство.

– Я ударилась о дверцу шкафа на работе, – пояснила я, силясь улыбнуться и прикрывая рукой огромный синий бланш.

Винсент во все глаза смотрел на меня, пока я наливала себе кофе. Он несколько раз моргнул, открыл было рот, но снова его закрыл.

– Тебе больно? – спросил он.

– Неа, – соврала я.

– Тебя нужно утешить?

Винсент поковырялся в носу своим маленьким, перепачканном в масле пальцем.

– Не стоит, – ответила я. – Ничего страшного.

Папа с такой силой опустил на стол кофейную чашку, что жидкость выплеснулась и растеклась по скатерти. Тогда он поднялся и молча вышел из кухни.

Позже в тот же день, наверное, ближе к вечеру, Мария позвала меня выпить чаю.

Она сказала, что я могу поговорить с ней, если меня что-то гнетет. Что иногда здорово обсудить это с кем-то, кроме родителей. Что она очень обо мне беспокоится и хочет помочь.

Я знала, что она лжет, мерзкая святоша.

Мария была последней, с кем я могла бы этим поделиться.

Она устроила обыск в моей комнате, рылась в моем белье, а найдя немного травки, тут же вызвала полицию. Она боготворила Тома и предостерегала его, называя меня переменчивой.

Чем она могла мне помочь?

42