Всемирная история сексуальности

Борьба с сифилисом оказалась гораздо сложнее. До начала ХХ века медицина практически не продвигалась вперед в течение трехсот лет. Правда, постепенно последствия сифилиса были признаны и были открыты паллиативы для тех или иных индуцированных заболеваний, но сама болезнь всё ещё ставила в тупик эту профессию. Тот, кто однажды заразился этой инфекцией, всегда должен был ожидать того, что через двадцать или тридцать лет он может заболеть параличом, стать идиотом, поддаться болезни аорты или каким-то другим образом погибнуть от последствий сифилиса. Искупительным фактором в отношении половой жизни было то, что сифилис в его третичной стадии, т. е. примерно с четвертого года, обычно менее легко передается. Третичные сифилитики, даже если они не подвергались никакому лечению, были менее заразны для своих собратьев; поэтому пожилые проститутки в этом отношении менее опасны, чем молодые. Однако до того, как болезнь достигла этой стадии, один сифилитик мог заразить бесчисленное количество здоровых людей.

Было ясно, что за исключением очень редких случаев сифилис передается при непосредственном контакте, но что послужило причиной инфекции, не было известно. С тех пор как Пастер и Кох показали путь, были обнаружены микробы десятков болезней, но самые мощные микроскопы и самые опытные методы окрашивания не смогли проследить причину сифилиса. Многие бактериологи считали, что это должно быть одно из тех ультрамикроскопических тел, которые впоследствии назвали вирусами. Затем, однако, свет снова пришел внезапно — через темноту. В отличие от других микробов, сифилис не мог быть обнаружен на свету. Микроскоп нужно было затемнить, чтобы увидеть это. Первым человеком, которому пришла в голову эта замечательная идея, был восточнопрусский зоолог по имени Фриц Шодин (Fritz Schaudinn).

Шодин не был врачом, и поэтому его репутация в этой профессии была низкой; великий Роберт Кох не любил его. Он был одиночкой, который не убивал своих микробов, прежде чем исследовать их, и не окрашивал их. Какая польза может быть от таких методов? Но под взглядом Шодина в микроскопическом поле тьмы родился новый мир. В телах сифилитиков были обнаружены разреженные, бледные, свернутые спиралью микробы, имеющие форму витков штопора (отсюда и название Шодина для них — spirochaeta pallida). Они были обнаружены только у больных сифилисом, так что было весьма вероятно, что они производили люэс, передаваясь от одного человека к другому во время полового акта. После того, как Шодин опубликовал свое великое открытие в 1905 году[174], он был назначен в институт тропической гигиены в Гамбурге. Он умер там, всего через несколько месяцев, в возрасте тридцати пяти лет, от экспериментов с амебами дизентерии, которые он сам себе ввел.

Каким бы фундаментальным ни было открытие Шодином сифилисной spirochaetae, оно имело меньшее терапевтическое значение, чем открытие гонококка, поскольку спирохеты были обнаружены не у всех пациентов или не на всех стадиях заболевания. Большой практический прогресс был сделан, когда в 1906 году Берлинский бактериолог Август фон Вассерман разработал метод анализа крови, который часто позволял в сомнительных случаях решить, присутствует ли сифилис или нет. Если реакция Вассермана положительная, то это является несомненным доказательством наличия заболевания; отрицательная реакция, однако, не является абсолютным доказательством обратного. Несмотря на это ограничение, «Вассерман», как его кратко называют врачи, давал важные показания в бесчисленных случаях и часто предотвращал инфекцию.

Но улучшение диагноза не продвинуло дело намного дальше. Нужны были новые, более эффективные методы лечения. В этой области также большой прогресс пришел из Германии. Пол Эрлих был ещё более индивидуален и неортодоксален в своих методах работы, чем Шодин. Его учителя думали, что он никогда не станет химиком, и провалили его на экзамене; однако, будучи ещё молодым человеком, он сделал такие эпохальные открытия в области химиотерапии, что даже его противники были вынуждены подчиниться ему. Он был чем-то вроде научного спекулянта и иногда делал слишком далеко идущие общие выводы из своих наблюдений. Однако он никогда не удовлетворялся теоретизированием. Он неутомимо экспериментировал, пробуя различные химические комбинации, что другим казалось бессмысленным. Он считал, что необходимо «играть» в лаборатории — то есть оставить воображение, чтобы иметь свободную игру. Сам он называл свою работу «химией игры» — слово, часто с презрением употребляемое против него критиками.