Всё, что поражает...

А у Женьки, при всей его серьезности, торчат розовые уши. Это — тоже здорово: смешно и мило. И очень существенно для полноты его образа.

***

Августовское утро.

В редком лесу — залитый солнцем папоротник.

Под одним таким зонтом хитро притаился большущий подосиновик. Девочка ходила-ходила — и понапрасну, только уморилась. Легла отдохнуть. А раскрыла глаза — он!.. Красивый, яркий — как сказочный принц!

***

Мальчик из четвертого класса пишет в пионерскую газету о неполадках в их школе.

— Способности есть, но слишком уж он какой-то серьезный, не по годам,— говорит своим сотрудникам тетя-редактор, полная строгая дама. И решает занятье этим талантом сама.

«Напиши нам, Володя, как вы праздновали елку».

В ответ описана елка в сельской школе, а затем приписка:

«Наш директор, Николай Петрович Чижик, купил на собранные учениками деньги конфет и большую половину забрал себе...»

Тетя-редактор пишет еще более педагогическое письмо:

«Напиши нам, Володя, про весну — как она пришла в ваш колхоз, сколько радости она принесла ребятам вашей школы. Попробуй описать это стишком».

Стишок прислан длинный, обстоятельный и... с припиской в прозе:

«А наш директор все-таки вор».

***

Скульптор показывает школьникам свою мастерскую, охотно и интересно рассказывает почти о каждой группе, о каждом бюсте — как это делается, как работалось. Живые, дотошные пятиклассники слушают на удивление тихо.

Да вот хозяин, человек уже седой, устал.

— Задавайте мне, дети, вопросы. Ну,— повторял ем после небольшой паузы,— кто из вас хотел бы о чем-нибудь спросить?

Крупный, немного перекормленный, но веселый, хоть иногда и некстати, Семка поднимает руку.

— Скажите, дядя, а что это там за генерал? Вон, в углу! Усатый, в шапке!

— Это, мальчик, не генерал...— почти вздыхает скульптор. Он называет «негенерала» по имени и отчеству — со вкусом, печалью, торжественно. Но на ребят ни текст этот, ни вздох-подтекст не производят никакого впечатления. Они родились во второй половине столетия.

***

Чудесная музыка — «Танец маленьких лебедей»!.. Особенно когда миновала большая опасность, беда, когда хочется тихо заплакать от счастья.

Видимо, у меня потому такое ощущение, что я ее, кажется, впервые услышал и навсегда полюбил летом сорок пятого года, на просмотре художественной самодеятельности белорусских детских домов.

Танцевали маленькие девочки-сироты, сильной народной рукой спасенные от фашистского уничтожения.

***

Вспомнил своего длинноватого загорелого мальчугана и маленького серого зануду котенка, с которым он там, в деревне, дружит.

Котенок вякает, клянчит, лезет на руки, на стол, на подоконник, сколько его ни отшвыривай.

А мой герой негодует, когда котенка обижают — сбрасывают, гонят. Берет его на руки, жалеет, уносит и удивленно смотрит на всех, особенно, кажется, на отца...

Не проворонь ты, батька, чего-то в его воспитании, не разрушай того, что сам возводишь — чтением, разговором, примером.

***

Девочка так и стережет, когда он, ее отец, снова будет закуривать. Она тогда задувает спичку. Забавно и то, как она фукает, не в силах согнать с конца тонюсенькой палочки пушинку пламени, и — еще больше — ее совсем серьезная уверенность в том, что она помогает.

Утром, как только он, молодой поэт — когда с удовольствием, а когда беспощадно облившись до пояса холодной водой, — заходил в свою рабочую комнатушку (все еще смешно ему называть этот закуток кабинетом), сразу его встречала дочь — ее портрет на окне, за письменным столом.

Подперла кулачком лицо, загрустила. Такие серьезные глаза. А губки умеют так забавно надуваться. Не сердито, от озабоченности.

И подпись под фото: «Помогаю папе думать».

В кислом настроении он даже фыркал: «Сентиментальность! Бабьи штучки!»

Но чаще все же здоровался с «соавторшей», и работалось веселее.

***

Из письма.

«...Моего малыша дико и без всякой вины побили на днях два восьмиклассника. Какими-то «спортивными приемами», а когда упал — ногами. И дома он пересиливал свой плач значительно старшей обидой: «Как они могли меня бить — лежачего?!»

Услышал я это от жены, когда ездил домой, но особенно больно стало вчера, здесь, в нашей лесной одинокости. И ночью думал, и утром с этим проснулся. Боль отца и боль человека: какая молодежь растет!..

Успокаивал себя тем, что хуже будет, если и мой станет после таким молодчиком со спортивными приемами.

Но и это, браток, не успокаивает...»

***

Он обидел ее, свою девочку, и горько думал, что теперь надо найти какой-нибудь ход, чтобы помириться.

А она поплакала немного и вечером, возвращаясь из школы, купила там, в школьном киоске, два листа зеленой бумаги. На его и свой письменные столы. Чистой, зеленой, как молоденькая озимь.

Что это, отчего от мыслей ее, восьмилетнего человека? Или «просто любовь»?..

***

Бедный человек обслуживает богатых. А вместе с ним пришел сынок — маленький молчаливый свидетель, наблюдатель от имени Большой Справедливости...

Тема эта - давно не новая. Но я как-то по-новому для самого себя почувствовал это, даже увидел глаза мальчика.

***

Взрослую, самостоятельную и, кажется, неприступную модницу нарочно ударили по ноге.