Всё, что поражает...

Не верти головой, когда будешь это читать. И мне писать такое вроде неловко. Как будто это — только наше с тобой, не больше.

***

С нами тут, в деревне, маленькая Дануся, которая вся живет в сказочном мире, заражая этим и нас.

Вчера под вечер вдвоем с сыном-студентом проходили около знакомой сосны, странно наклоненной над рекою, с гривой ветвей, только у воды. На опустевшем гнезда аиста, которое венчает сосну, мародерили вороны, что-то там рвали. Без аистов и лягушкам живется вольней и смелей. Над самым берегом, где он отлогий, много их удирает из-под ног или жирно шмякается в воду.

И мы смеялись, словно в детство впали, что у лягушек, чего доброго, и праздник есть такой — «отлет аистов».

— В ладоши плещут,— говорю, представив, как бы это выглядело в мультфильме. А физик мой добавляет:

— Еще тому аисту и платочками машут.

***

Утром мы с нею встретились у столовой дома отдыха. Завтракать было еще рано, никто не шел. Но она уже сидела на скамейке.

— Здорово, Алеся! Ты уже, видать, позавтракала?

И здороваться и отвечать — много сразу, и она только отвечает:

— Позавтракала.

Мать малышки работает здесь на кухне. У Алеси румяные, полные щеки, а солидность — на пятом году,— как у взрослой. Даже и платок завязан «под бороду», как у бабуси-колхозницы, воспитывающей малышку.

Вокруг — сосны.

— Вон там белочка. Видишь?

Белочки нет, но мне ведь хочется поговорить.

— Я вчера видела. Она там вчера прыгала.

— А ты хотела бы так, как она, попрыгать на сосне?

— Что я, дура, по деревьям прыгать?

Дома, в городе, есть у меня такая же соседочка. Только более деликатно, чувствительно воспитана другой бабушкой, артисткой на пенсии.

Однажды, в дачном лесочке, топает она по дорожке в одних трусиках, нежно-беленькая, полненькая.

— Муравей меня укусил. Но и я ему сделала неприятность.

— Какую?

Подержала за ножку вниз головой.

***

Разговаривал по междугородному телефону с сыном. У него большая забота. Завтра надо с мамой ехать за грибами, потому что его не с кем оставить дома. И надо очень раненько встать... Голос — почти сквозь слезы.

А причина, конечно, не в этом. На соседний двор, место их баталий, пришел экскаватор. И до чего же интересно смотреть, как он копает канаву! Смотреть — не так себе, не как-нибудь, а с крыши гаража. Хотя мать и ругает за это, хотя отец — по телефону сейчас — уговаривает быть осторожным и послушным.

Поговорили мы с ним обо всем этом, и так мне мило и смешно, так хорошо было от нашей дружбы!..

А назавтра — звонок. Мой друг, оказывается, не выдержал солидности. Нашел один белый гриб — и хватит: «Буду сидеть в машине». Пришли все, смотрят — нету. А вскоре голос — куда там уж до геройства — «М-м-ма-ма!», с самой верхушки сосны... Страшно, конечно же, страшно было, пока он слезал оттуда, и ручонки дрожали, и мама с тетями дыхание затаили внизу, изо всех сил удерживались, чтобы не заахать да не испугать его...

— Ты что ж это, старик, экскаватор увидеть хотел?

Понимаю положение, стараюсь спрашивать весело. А в трубке голос, полный надлежащей покорности, и вечное:

— Я больше не буду.

Будешь, парень! Будь, хоть и страшно, хоть я и обязан говорить: «Не надо!..»

***

Мальчику пять лет. «Как мужчина мужчине», отец рассказал ему, что такое в действительности Дед Мороз. И малыш поверил. Однако, когда мама вернула ему Деда,— сказала, что папа пошутил, что Дед приходит, приносит под елочку подарки,— мальчик был рад еще больше.

Детям необходима сказка. Она не разрушается действительностью.

На пионерскую елку мальчика взяла старшая сестра. Наиболее поразил его большой Мишка и Лиса, которые вместе с детьми танцевали вокруг елки. В перерыве он увидел, как Лиса, сняв маску, пила в буфете пиво. Вспотевший дядя!.. Тянет из кружки, аж лисий хвост подергивается... А все же и после этого малыш рассказывал про Лису — как она с ними весело, потешно выкомаривала в хороводе!..

***

Слесарев сынок, пятилетний избалованный мальчуган, не любит бабушку.

— Она такая погнутая, помятая...

***

Кругом листья, цветы, а на руках у молодого отца — его первый ребенок, девочка. Она еще все молчит, словно никак не может переступить тот порог, за которым, вместо с уразумением жизни, будет еще и возможность поделиться с кем-нибудь первыми впечатлениями и зачатками мыслей. Она молчит, наблюдает или просто смотрит, время от времени восторженно машет ручонкой и произносит какие-то дивные, таинственные, смешные подобия слов. А потом, словно бы отогнав от себя счастливый, но нелегкий заряд впечатлений, снова начинает молчать...