Читаем Всё, что поражает... полностью

Потому что в каждой минуте нашего существования отцу хочется видеть непрерывный рост его девчурки, ему кажется теперь, что молчание и задумчивый взгляд её — это первые, едва видимые приметы взросления. И парню почему-то хочется быть более ребячливым, чем она. Он приседает с нею на руке и из росной травы в сосновой затени поднимает на солнце фарфорово-белый цветок ромашки. Ручонка протягивается к нему, и до смешного маленькие пальчики зажимают в горсти зеленый стебелек. Зажимают и — как же потешно! — тащат его на первый, тоже фарфоровый, зуб. Что поделаешь — такой уж способ проверки на третьей сотне прожитых дней!..

И вот снова ему радостно от мысли, что она, его продолжательница, начинает жизнь сначала, что он поможет ей начать ее лучше, чем сам начинал.


***

Прибежав усталый с улицы или изнывая от скуки дома, мальчик четырех лет очень любит листать перекидной календарь.

Мать, как-то придя с работы, приласкалась к нему:

— Вот и весна. И как же я тебя в деревню к тете отправлю? А сама буду плакать?

— Без тебя не поеду. И теперь не поеду, и на другой календарь не поеду!..


***

Розовощекий, глаза блестят, руки все поцарапаны до крови, счастливо хвалится отцу, как забавлялся с котом:

— Он меня ляпкой, а я его лутькой!..

И столько радости, смеха!..

***

Старуха рассказывает:

— Один брат, бездетный богач, хвастался другому, бедняку, как он разгуливает по своим большим нарядным покоям с золотыми колесцами. А бедняк тот одолжил миску муки, сварил своим детям затирку — эх, разгулялась та малышня от радости!.. «Вот тебе,— думает он,— золотые колесца!..»


***

По радио пели дети, и очень свежо подумалось, что это — те самые, которых я слушал и пять, и десять, и тридцать лет тому назад...

Такое же ощущение бывает, когда слушаешь, а то даже когда наблюдаешь за птицами.


***

Звонок. Открываю. На лестничной площадке четыре девочки. Ухоженные, милые — всем бы, на всем свете быть такими. «Добрый день» и спрашивают:

— Не заходила ли к вам кошечка?

Отвечаю, что нет, но кончать на этом не хочется, и я спрашиваю:

— А как же ее звать?

— Маркиза.

Я не первый на своем третьем этаже, поиски будут продолжаться — до девятого, а потом, может, и в других подъездах. Надо помочь.

— Если Маркиза зайдет к нам, я скажу, что вы ее ищете.

Куда более серьезно, чем я, они квартетом говорят «спасибо», «до свидания» и направляются к соседям дверям.


***

Слава, которому три с чем-то, очень светловолосый и очень замурзанный человек в коротких, широченных, с брата, портках, здоровается со мной всегда первым. «Здоров! Куда ты?» Еще взрослее, серьезнее становится он, когда играет. У кого-то там разные, из города, более или менее занятные игрушки, а Славе вполне хватает, скажем, случайной палки, чтобы мчаться верхом на лошади или трещать на мотоцикле.

К Неману сегодня он пришел один, с пустой бутылкой. Сказав мне свое «здоров», на этот раз без «куда ты», человечек занялся делом. Тем более что здесь пока тихо, детей почему-то нет. Сначала он набирал в бутылку воду, внимательно приглядываясь и прислушиваясь к бульканью, а потом поднял с песка чугуном-щербун, который давно валяется здесь, на отмели у брода, на месте детских игр на берегу и в воде, и начал терпеливо, с видом ученого в лаборатории, выливать в чугунок из бутылки, а потом — из него в бутылку...

Очень уж это интересно. Надо только спокойно и надолго сосредоточиться.

Как и мне в свое время, пастушком, когда нас один на пару́ и долго, неустанно играл в карты — сам с собой, чтобы не уснуть.


***

Она, наконец, разбогатела — ей взяли котенка. Даже сама ходила с отцом за ним и кошку-маму видела, а потом, из дому, с папиной помощью позвонила своему лучшему другу — дяде, что у нее есть!..

Дядя-студент назавтра вернулся с занятий, немного поспал и, прежде чем взяться за свою математику, позвонил трехлетней подружке... от имени кошки-мамы:

— Мяу!.. Как там живет моя маленькая?..

Племянница — поверила и говорила с ним, как с мамой котенка.

Если уж надо объяснять это прозой,— что ж, у него есть чувство смешного, а она — вся в мире сказки.

Так было. Теперь ей уже седьмой год. Снова в гостях у бабушки и деда, а главное, по-прежнему, у дяди, она идет с ним в магазин. Идут мимо дома, возле которого какие-то столбы, а на столбах крюки. Она спрашивает, что это, а он не говорит, что просто приспособления для сушки белья, а как всегда серьезно шутит:

— Здесь детский сад. Такой, как твой. Когда дети, гуляя, промокнут на дожде, а потом покажется солнце, так их подвешивают за воротник — просушить.

И она улыбается — с таким видом, словно хочет сказать: «Ты что, маленькую нашел?..»

Еще через год. Дядя помогает гостье по арифметике, Диктует:

— В зоопарке жили два слона и один воробей. В обед один слон съел ведро каши, другой — два ведра, а воробей — три. Вопрос: сколько они съели втроем?

А она не смеется — думает, пишет ответ.

Затем идут другие примеры: с зайцами, на голубцы и морковь, с кошками и мышами... Всякий раз веселые несуразности, но она их как будто не замечает.

Все еще сказка? Все еще полное доверие к старшему, самому близкому другу?..


***

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное