Вторая рука

В последний раз я видел его на проездке в Ньюмаркете. Он высматривал в группе Три-Нитро и нашел его по рабочему жокею, которого знал в лицо, в отличие от большинства присутствующих. Динсгейт, который поехал завтракать к Джорджу Каспару. Букмекер Тревор Динсгейт, темная фигура, помеченная знаком вопроса, человек, с которым стоило разобраться поподробнее. Я непременно бы это сделал, но не успел.

– Снимите повязку! – распорядился он. – Хочу, чтобы он меня видел.

Чьи-то пальцы завозились, развязывая тугой узел. Когда повязку сняли, свет на время меня ослепил, но первым, что я увидел, было глядящее на меня дуло двустволки.

– Еще и ружье! – мрачно сказал я.

Нет, это был не денник, а сеновал. Слева от меня в тюках громоздилось несколько тонн соломы, а справа, в нескольких ярдах, стоял трактор. Мои ноги были привязаны к сцепке полевого катка. Вверху виднелась высокая крыша и поперечные балки; под крышей горела чахлая лампочка, освещавшая Тревора Динсгейта.

– Чересчур вы расторопны, черт бы вас побрал, – сказал он. – Вам же хуже. Знаете, как про вас говорят? Мол, если Холли за тебя взялся, берегись! Подкрадется, когда ты думаешь, будто он и не знает о твоем существовании, и окажешься за решеткой раньше, чем сообразишь, что произошло.

Я молчал. Что тут скажешь? Особенно если сидишь связанный, как дурак, под дулом дробовика.

– Ну так вот, – продолжал Динсгейт, – я вас ждать не стал, сами видите. Я понимаю, что вы были уже близки к тому, чтобы меня сцапать. Уже и сети расставили, да? Только и ждали, когда я попадусь вам в руки, как и многие другие. – Он остановился, подумал и поправился. – В руку, – уточнил он, – и в этот ваш замысловатый крюк.

Он разговаривал со мной тоном, подразумевающим, что оба мы выросли в одной подворотне, но сумели далеко уйти от родных корней. Нет, дело не в манере речи, а в манере поведения. Ему не было нужды притворяться. Он говорил напрямик, как равный с равным, и знал, что его поймут.

Одет он был, как и прежде, в деловой костюм. Темно-синий, на этот раз в тонкую белую полоску. Галстук от Гуччи. Холеные руки держали дробовик с уверенностью, говорящей о множестве уик-эндов, проведенных в чьих-нибудь загородных поместьях. «И какая разница, – подумал я, – что рука, которая спустит курок, ухожена и наманикюрена? Какая разница, что туфли у него начищены до блеска?..» Я примечал все эти дурацкие мелкие подробности, потому что не хотел думать о смерти.

Он немного постоял молча – просто смотрел. Я сидел неподвижно и прямо, насколько мог, и размышлял о том, что зря не устроился биржевым маклером. Чудесная, безопасная профессия!

– Смотрю, у тебя вообще нервов нет, а? – сказал Динсгейт, внезапно перейдя на «ты». – Прямо непрошибаемый.

Я ничего не ответил.

Двое других стояли позади меня, справа. Я слышал, как они время от времени переминаются с ноги на ногу, шурша соломой. Слишком далеко, чтобы до них дотянуться.

На мне было то, в чем я обедал с Чарлзом. Серые брюки, носки, коричневые ботинки. Ну и веревка до кучи. Рубашка, галстук, недавно купленный пиджак – довольно дорогой. А впрочем, какая разница? Если он меня убьет, все, что осталось, получит Дженни. Завещания я не менял.

Тревор Динсгейт переключился на людей у меня за спиной.

– Теперь слушайте, – сказал он, – и смотрите ничего не прохлопайте. Возьмите вот эти две веревки, привяжите одну к его левой руке, вторую – к правой. Да поосторожнее с ним!

Он чуть приподнял двустволку, так что я смотрел прямо вглубь стволов. «Если он сейчас выстрелит, – подумал я, – то попадет в своих подручных». Похоже, о немедленном расстреле речи не шло. Подручные принялись привязывать веревки к моим запястьям.

– Куда ж ты к левому запястью вяжешь, обалдуй! – сказал Динсгейт. – Оторвется же! Башкой своей подумай! Повыше привяжи, над локтем.

Подручный послушался, туго затянул узлы, взял увесистую металлическую дубинку, вроде ломика, и застыл, сжимая ее так, как будто боялся, что я вдруг вырвусь из пут, словно какой-то супермен, и брошусь на него.

Ломик… Волосы у меня на голове мерзко зашевелились от страха. Я уже имел дело с негодяем, который знал, где у меня самое уязвимое место, – тот, что раздробил мою покалеченную левую руку кочергой, лишив меня ее окончательно. Я не переставал жалеть об этом и страдать из-за этого, но до этой тошнотворной минуты даже не подозревал, насколько я дорожу тем, что осталось. Те мышцы, что приводили в действие электроды, наделяли меня хотя бы подобием действующей руки. Если их снова повредят, у меня не останется даже этого. Да еще локоть… Если он хочет надолго вывести меня из строя, ему будет достаточно одного удара дубинкой.

– Что, не нравится, а, мистер Холли? – осведомился Тревор Динсгейт.

Я повернул голову в его сторону. Его лицо и голос выражали торжество, удовлетворение и нечто похожее на облегчение.

Я промолчал.

– Да ты вспотел! – сказал он. И приказал своим подручным: – Развяжите веревку на груди. Осторожно. Держите покрепче за веревки у него на руках.