Вторая рука

Они развязали узел и сняли у меня с груди эту удавку. Мои шансы на побег это отнюдь не повысило. Похоже, они были слишком высокого мнения о моих боевых качествах.

– Ложись! – приказал он мне. Я не сразу послушался, и он приказал своим подручным: – Уложить его!

Так или иначе, я оказался лежащим на спине.

– Убивать тебя я не хочу, – сказал он. – Я мог бы избавиться от тела, но все равно это вызвало бы слишком много вопросов. Мне не нужен такой риск. Но если я не стану тебя убивать, значит нужно, чтобы ты заткнулся. С гарантией. Раз и навсегда.

Ну и как он собирается это сделать, если не хочет меня убивать? Ну и дурак же я был!

– Оттяните руку вбок, подальше от тела, – сказал он.

Левую руку потянули в сторону. Подручный налегал на веревку всем весом, он был сильнее меня. Я повернул голову в ту сторону, стараясь не умолять и не расплакаться.

– Да не эту, болван! – бросил Тревор Динсгейт. – Другую, правую! Вон туда, в ту сторону.

Громила, стоявший справа, изо всех сил потянул за веревку, и в конце концов моя рука оказалась под прямым углом к телу, ладонью вверх.

Тревор Динсгейт шагнул ко мне и нацелил ружье так, что черные дыры стволов были направлены точно на мое правое запястье. Он аккуратно опустил ружье еще на дюйм, упер двойное дуло в кожу, прижав мою руку к соломе на полу. Я чувствовал, как металлические трубки впиваются в кости, нервы, жилы. Моей здоровой руки.

Я услышал щелчок взведенного курка. Один выстрел двенадцатого калибра разнесет мне все предплечье.

Голова у меня закружилась, я весь взмок.

Кто бы что ни говорил, я много знал про страх. Нет, я не боялся ни лошадей, ни скачек, ни падения, ни обычной физической боли. Но унижения, отверженности, беспомощности, поражения… Всего этого я очень боялся.

И никакой страх, который мне доводилось испытывать в жизни, не мог сравниться с тем убийственным, уничтожающим, сводящим с ума кошмаром, что испытывал я в эту минуту. Я разлетелся вдребезги. Ушел в трясину. Утонул в липком болоте ужаса, в жалком стенании души. И все же я инстинктивно и безнадежно старался не выказывать этого.

Он стоял неподвижно, наблюдая за мной на протяжении бессчетных безмолвных секунд. Заставляя меня ждать. Чтобы стало еще страшнее.

Наконец он перевел дух и сказал:

– Как видишь, я могу отстрелить тебе руку. Нет ничего проще. Но возможно, я этого не сделаю. Не сегодня. – Он остановился. – Ты меня слушаешь?

Я чуть заметно кивнул, не сводя глаз с ружья.

Он говорил тихо, серьезно, веско роняя каждую фразу:

– Ты можешь предоставить мне гарантии, что отступишься. Ты больше не сделаешь ничего, направленного против меня, никогда, ни в каком виде. Завтра утром ты уедешь во Францию и останешься там, пока не пройдут «Гинеи». После этого можешь делать что хочешь. Но если ты нарушишь свое слово… Что ж, найти тебя будет несложно. Я тебя разыщу и отстрелю тебе правую руку. Рано или поздно. Я не шучу, и тебе лучше в это поверить. От меня не уйти. Понял?

Я снова кивнул. Я ощущал дуло ружья, как будто оно было раскаленным. «Господи, – думал я, – Боже милосердный, не допусти, чтобы он это сделал!»

– Я жду твоего слова. Скажи это вслух!

Я судорожно сглотнул. Попытался заговорить. Мой голос звучал глухо и сипло:

– Я сдаюсь.

– Ты отступаешься.

– Да.

– Ты больше не станешь меня выслеживать, никогда.

– Да.

– Ты отправишься во Францию и останешься там до конца «Гиней».

– Да.

Снова воцарилось молчание. Казалось, оно тянулось целую сотню лет, пока я смотрел поверх своего здорового запястья во тьму будущего.

В конце концов он отвел ружье. Откинул стволы. Вынул патроны. Я почувствовал, как к горлу подступает неудержимая тошнота.

Тревор опустился рядом со мной на колени, не пожалев дорогих брюк, и пристально всмотрелся в мое лицо. Я изо всех сил старался, чтобы моя мимика и глаза ничего не выражали, но чувствовал, как по щеке струится предательский пот. Тревор кивнул с угрюмым удовлетворением:

– Так и знал, что этого ты не вынесешь. Чтоб еще и вторую тоже. Никто бы не вынес. Не нужно тебя убивать.

Он встал, потянулся, словно стряхивая внутреннее напряжение. Потом принялся рыться в карманах, доставая разные предметы:

– Твои ключи. Твой паспорт. Твоя чековая книжка. Кредитки. – Он сложил все это на тюк соломы. И сказал громилам: – Развяжите его и отвезите в аэропорт. В Хитроу.

Глава 8

Я улетел в Париж и остался там же, где приземлился, – в гостинице при аэропорте, – не имея ни воли, ни желания ехать куда-то еще. Я пробыл там шесть дней, не выходя из номера. Большую часть времени я проторчал у окна, глядя на садящиеся и взлетающие самолеты.

Я был оглушен. Я был болен. Я был выбит из колеи, повержен, оторван от корней. Я был втоптан в жалкое состояние духовного ничтожества, сознавая, что на этот раз я и впрямь сбежал.