Вторая рука

Мы ехали через Кент, держа путь в Танбридж-Уэллс. Суперреспектабельный городок этот Танбридж-Уэллс. Пристанище отставных полковников и леди, играющих в бридж. Уровень преступности там ниже низкого. И однако же, именно там обитал некий Питер Рэммилиз, который, если верить осведомителю Лукаса Уэйнрайта, был вдохновителем и организатором всех четырех подозрительных синдикатов, хотя его собственное имя нигде не фигурировало.

– На Мэйсона, – сказал я, как бы между прочим, – напали, избили и бросили, сочтя мертвым, именно на улицах Танбридж-Уэллса.

– Нашел время сообщить мне об этом.

– Чико, – спросил я, – назад повернуть не хочешь?

– У тебя предчувствия или что?

Я помолчал, сказал:

– Да нет, ничего, – и погнал вперед – чуть быстрее, чем следовало на крутом повороте.

– Слушай, Сид, – сказал он, – нам не обязательно ехать в Танбридж-Уэллс. Сядем мы в лужу с этой историей.

– И что ты предлагаешь?

Он промолчал.

– Нет, ехать надо, – сказал я.

– Угу.

– Значит, надо понять, о чем спрашивал этот Мэйсон, и таких вопросов не задавать.

– Рэммилиз этот, – сказал Чико, – что он за человек?

– Сам я с ним не встречался, но я о нем слышал. Это фермер, который заработал кругленькую сумму благодаря махинациям с лошадьми. Жокей-клуб не признает его как зарегистрированного владельца, и на большинстве ипподромов его даже на порог не пускают. Он пытается подкупить кого угодно, от старшего распорядителя до разнорабочих, а кого нельзя купить, тем угрожает.

– Мило.

– Не так давно двое жокеев и один тренер потеряли лицензии по его милости. Одного из жокеев уволили из конюшни, и сейчас его дела настолько плохи, что он ошивается у выхода с ипподрома и просит денег у знакомых.

– Это не с ним я тебя видел не так давно?

– С ним.

– И сколько ты ему дал?

– Не будем об этом.

– Ну и размазня же ты, Сид!

– Не дай бог оказаться на его месте, тот самый случай, – сказал я.

– Ага, конечно. Так и представляю, как ты берешь взятку у мошенника-коневладельца. Почему-то с тобой такого не случалось.

– Как бы то ни было, – сказал я, – мы не пытаемся выяснить, правда ли, что Питер Рэммилиз распоряжается четырьмя скаковыми лошадьми, – это мы и так знаем. Нам надо выяснить, правда ли, что Эдди Кейт тоже это знает и помалкивает.

– Хорошо.

Мы ехали через сельскую глубинку Кента, и тут вдруг Чико спросил:

– А знаешь, почему мы добиваемся таких хороших результатов с тех пор, как работаем вместе?

– И почему же?

– Да потому, что все негодяи тебя знают. Я хочу сказать, большинство из них знает тебя в лицо. Так что, когда они видят, что ты встал на их след, они пугаются и начинают делать глупости – скажем, натравливают на нас каких-нибудь громил. И тут-то с ними становится все ясно: и кто они такие, и что затевают. Сиди они тихо, нам бы это не удалось.

Я вздохнул и сказал:

– Ну да, наверно, – и вспомнил о Треворе Динсгейте; я думал о нем и старался не думать. Без рук-то машину водить уже не сможешь… «Так, хватит об этом! – приказал я себе. – Просто забудь, это прямой путь к тому, чтобы превратиться в слизняка».

Я снова забыл сбросить скорость на повороте. Чико посмотрел косо, но промолчал.

– Погляди на карту, – сказал я. – Займись хоть чем-нибудь полезным.

Дом Питера Рэммилиза мы отыскали без особого труда. Мы въехали во двор небольшой фермы, которая выглядела так, словно окраины Танбридж-Уэллса нахлынули на нее, точно море, и она осталась торчать нелепым одиноким островом. Большой белый дом в три этажа, современная деревянная конюшня и огромный, длиннющий сарай. Выглядит не особо процветающе, однако и крапивой не зарастает.

Вокруг не было ни души. Я нажал на тормоза, и мы вышли из машины.

– С главного входа? – спросил Чико.

– На ферме все ходят через черный ход.

Однако не успели мы сделать и полдюжины шагов в ту сторону, как навстречу нам из дверей сарая выскочил запыхавшийся мальчонка:

– Вы «скорая»?

Он увидел мою машину, и его возбужденная мордашка разочарованно вытянулась. Мальчишке было лет семь, на нем были футболка и бриджи для верховой езды, лицо у него было заплаканное.

– Что случилось? – спросил я.

– Я в скорую звонил… давно уже…

– Может, мы сумеем помочь? – спросил я.

– Там мама! – сказал он. – Лежит и не просыпается!

– Идем – покажешь.

Мальчишка был коренастенький, темноволосый и кареглазый и ужасно напуганный. Он побежал в сарай, мы, не теряя времени, бросились следом. Войдя в дверь, мы сразу увидели, что это не обычный сарай, а крытый манеж для верховой езды – полностью закрытое пространство примерно двадцать на тридцать пять метров, освещенное через окна в крыше. Пол, от стенки до стенки, был устлан плотным ковром стружки, упругой и мягкой.

По манежу карьером носились пони и лошадь, а на земле, буквально под их копытами, лежала скорченная женская фигурка.

Мы с Чико бросились к ней. Женщина была молода. Она лежала на боку, щекой в пол. Она была в обмороке, но, как мне показалось, неглубоком. Она часто дышала, кожа под слоем косметики побледнела и пошла пятнами, но пульс на запястье прощупывался сильный и ровный. На полу, в нескольких футах, валялся шлем, который, очевидно, не помог.