Вторая рука

– Беги, позвони еще раз в скорую, – сказал я Чико.

– Может, унести ее отсюда?

– Не надо, вдруг у нее что-то сломано. Если лишний раз двигать человека без сознания, можно причинить ему серьезный вред.

– Тебе видней!

Он повернулся и побежал к дому.

– С ней все в порядке? – с тревогой спросил мальчик. – Бинго принялся брыкаться, она упала, и он, по-моему, лягнул ее в голову.

– Бинго – это лошадь?

– У него седло съехало, – сказал мальчик.

И в самом деле седло болталось у Бинго под брюхом, и он до сих пор брыкался и козлил, как на родео.

– Тебя как зовут? – спросил я.

– Марк.

– Так вот, Марк, насколько я вижу, с мамой твоей все будет в порядке. А ты очень отважный малыш.

– Мне уже шесть! – сказал он: мол, какой я вам малыш?

Теперь, когда подоспела какая-никакая помощь, он уже не так боялся. Я опустился на колени рядом с его матерью и отвел темные волосы, упавшие ей на глаза. Она слабо застонала, веки у нее дрогнули. Да, она явно приходила в себя – за то короткое время, что мы тут пробыли, она успела почти очнуться.

– Я думал, она умирает, – сказал мальчик. – У нас раньше кролик был… он вот так вот задышал, задышал, глаза у него закрылись, мы хотели его разбудить, но не смогли, и он умер.

– Нет, мама очнется.

– Вы уверены?

– Да, Марк, уверен.

Мальчик явно приободрился и принялся охотно рассказывать, что пони зовут Черныш и это его собственный пони, а папа уехал и вернется только завтра утром, и дома только они с мамой, и мама выезжает Бинго, потому что его собираются продать одной девушке под конкур.

Вернулся Чико и сказал, что «скорая» уже выехала. Мальчонка повеселел и сказал, что надо поймать лошадей, потому что они носятся с распущенным поводом, а если седла и уздечки испортятся, то папа будет злой как черт.

Мы с Чико расхохотались от этих недетских слов, произнесенных таким серьезным тоном. Чико с Марком остались караулить пострадавшую, а я по одной поймал лошадей, приманив их конским печеньем, которое нашлось в карманах у Марка, и привязал их к кольцам в стене. Бинго, как только я расстегнул раздражавшие его подпруги и снял седло, успокоился, а Марк ненадолго оставил свою маму, чтобы похлопать пони по шее и скормить ему еще несколько печений.

Чико сказал, что в скорую и в самом деле пятнадцать минут назад звонил ребенок, но он бросил трубку прежде, чем его успели спросить, где он живет.

– Не говори ему, – сказал я.

– Добренький ты.

– Он отважный малыш.

– Да, для мелкого спиногрыза неплох. Пока ты ловил этого дикого мустанга, он мне рассказал, что его папаша частенько бывает злой как черт… – Он взглянул на женщину – она все еще не пришла в себя. – Ты в самом деле думаешь, что с ней все в порядке?

– Очухается. Надо только подождать.

Тем временем подъехала «скорая», но, когда санитары погрузили маму в машину и собрались уезжать, Марк снова разволновался. Он хотел поехать с ней, а его одного не брали. Женщина ворочалась и что-то бормотала, его это пугало.

Я сказал Чико:

– Отвези его до больницы. Следуйте за «скорой». Пусть дождется, когда она придет в себя и поговорит с ним. А я пока пройдусь по дому. Его отца до завтра не будет.

– Очень кстати! – ядовито заметил Чико. Он усадил Марка в «скимитар» и отъехал. В заднее стекло я видел, что они сидят, обернувшись друг к другу, – явно разговаривали.

Я вошел через открытый черный ход так уверенно, словно меня пригласили. Нет ничего страшного в том, чтобы войти в клетку тигра, если тигра в ней нет.

Дом был старый, а мебель вся новенькая и шикарная – пожалуй, даже чересчур. Кричащие пышные ковры, стереосистема с громадными колонками, лампа в виде золотой нимфы и глубокие кресла с обивкой в черно-горчичный зигзаг. Гостиная, столовая вылизаны до блеска, совершенно не заметно, чтобы тут жил ребенок. На кухне все прибрано, нигде ни соринки. Кабинет…

Вот подчеркнутая аккуратность кабинета заставила меня призадуматься. Ни один торговец лошадьми, которого я встречал, никогда не складывал свои книги и бумаги такими аккуратными ровненькими стопочками. И все конторские книги, которые я открывал, были заполнены необычайно тщательно.

Я заглядывал в ящики, в шкафы, изо всех сил стараясь ничего не потревожить и оставить все как было, но смотреть там было не на что, кроме выставленной напоказ честности и добросовестности. Ни один ящик, ни один комод не запирался. «Такое впечатление, – цинично подумал я, – будто все это устроено нарочно с расчетом на вторжение налоговых детективов». А подлинные конторские книги – если он вообще их ведет – хранятся где-нибудь в другом месте, в жестянке из-под печенья, в подземном тайнике.

Я поднялся наверх. Комнату Марка я узнал сразу, однако все игрушки были разложены по коробочкам, все вещи убраны в шкаф. Еще там имелись три свободные спальни, со сложенными одеялами, проглядывающими под покрывалами, и еще одна спальня с прилегающими к ней гардеробной и ванной, обставленная все так же дорого и шикарно.