Вторая рука

– Что, не хочешь, что ли? – спросил Мартин. – Десять лет назад он был бы твоим по праву. А мой жокей в Ирландию уехал, на скачки в Курраг. Так что на него сядешь либо ты, либо кто-то из моих конюхов, и, по правде говоря, уж лучше ты.

Спорить я не стал. От подарков судьбы не отказываются. Я подумал, что Мартин чуточку сумасшедший, но если он этого хочет, то я тем более. Он помог мне сесть в седло, я подогнал стремена себе по росту и почувствовал себя изгнанником, вернувшимся домой.

– Шлем нужен? – спросил Мартин, рассеянно озираясь по сторонам, так, словно ждал, что шлем возьмет и материализуется из воздуха.

– Сейчас-то? Зачем?

Он кивнул:

– Ну да, ты ж всегда без шлема.

Сам он, несмотря на жару, был в своей обычной клетчатой кепке. Я лично всегда предпочитал ездить без головного убора, кроме как на скачках: люблю свободу и ветер в волосах.

– А как насчет хлыста? – спросил он.

Мартин знал, что хлыст я брал всегда: для жокея хлыст – это инструмент, помогающий держать лошадь в равновесии и указывать направление. Нет, бить не надо – просто слегка похлопать по плечу. Хлыст перекладывают из руки в руку по мере необходимости. Я посмотрел на свои руки. Если я возьму хлыст и буду с ним возиться, я его еще, чего доброго, уроню… Нецелесообразно.

Я покачал головой:

– Да нет, обойдусь.

– Ну ладно, – сказал Мартин. – Тогда поехали!

И группа выехала за ворота и двинулась через весь Ньюмаркет дорожками для верховой езды, проложенными вдоль улиц, в сторону просторной пустоши Лаймкилнс, к северу от Ньюмаркета, где работают лошадей на галопе. Я ехал в середине группы. Мартин, который сам сел на спокойного пятилетку, подъехал ко мне:

– Сперва кентером[15] фарлонга[16] три для разогрева, а потом резвый галоп на милю, в паре с Гулливером. Это последняя тренировка Флотильи перед Данте, так что ты уж постарайся, ладно?

– Хорошо, – кивнул я.

– Только погоди, пока я доберусь вон туда, – он указал куда, – чтобы мне все видно было!

– Ага.

Он бодро ускакал вперед, на то место в полумиле или больше, откуда должен был открываться хороший вид на всю дистанцию галопа. Я пропустил левый повод между своими пластмассовыми пальцами, отчаянно жалея, что не чувствую рта лошади. А ведь малейшая неловкость – и так легко сместить железо, сбить лошади все равновесие! Повод в правой руке был живым, передавал сообщения, я отдавал команды Флотилье, и Флотилья мне отвечал, куда мы движемся, как, с какой скоростью. Тайный язык всадника и лошади, общий и понятный.

«Только бы ничего не испортить! – думал я. – Просто сделать то же самое, что я раньше делал тысячу раз. Только бы старые навыки не подвели. Ну и что, что одна рука! Ведь если я допущу серьезный промах, это испортит ему и Данте, и дерби, и все прочие скачки, какие ни есть…»

Парнишка на Гулливере кружил рядом, выжидая нужное время. На мои оброненные мимоходом замечания он отвечал односложно или вовсе хмыкал в ответ. Должно быть, если бы не я, на Флотилью сел бы он. Я спросил об этом, он буркнул «да». «Ну ничего, парень! – подумал я. – У тебя еще все впереди».

Остановившийся впереди Мартин махнул рукой. Мальчишка на Гулливере тотчас же выслал лошадь вперед, не давая себе труда стартовать одновременно. «Ах ты, засранец! – подумал я. – Ничего, ты как хочешь, но я лично отработаю Флотилью на нужной скорости, в соответствии с дистанцией, и иди к черту со своими обидками».

Как же это было великолепно! Внезапно оказалось, что все идет как надо, так естественно, как будто и не было ни этого перерыва, ни искалеченной руки. Я пропустил левый повод сквозь увечную и здоровую руку и нормально чувствовал оба конца трензеля. Быть может, это был не лучший галоп, какой когда-либо видели на Пустоши, но, по крайней мере, свое дело я сделал.

Флотилья рванулся вперед размеренным быстрым галопом и без труда поравнялся с Гулливером. Потом я большую часть дистанции держался вровень со второй лошадью, но, поскольку Флотилья был намного резвее, проехав шесть фарлонгов, я прибавил и закончил милю на хорошей скорости, сумев при этом не перенапрячь лошадь. «Он в хорошей форме, – подумал я, снова переводя лошадь в кентер. – Он хорошо выступит на Данте. От него ощущения правильные».

Я так и сказал Мартину, подъехав к нему, когда он шагом возвращался назад. Он явно был доволен и расхохотался:

– А ты ездить не разучился, я смотрю! Выглядел ты совсем как раньше.

Я вздохнул про себя. Да, я ненадолго вернулся обратно в прежнюю жизнь, которой я лишился, и все же я был не таким, как раньше. Ну да, я сумел отработать один резвый галоп, не облажавшись, но это тебе не Золотой кубок в Челтенхеме.

– Спасибо за потрясающее утро! – сказал я.

Мы вернулись через город к нему на конюшню, позавтракали, а потом мы с ним сели в его «лендровер» и поехали смотреть, как вторая группа его лошадей работает на ипподроме. Вернувшись с ипподрома, мы немного посидели у него в кабинете, выпили кофе, поболтали, а потом я не без сожаления сказал, что мне пора.

Зазвонил телефон. Мартин ответил на звонок – и передал трубку мне:

– Это тебя, Сид.