Вторая рука

Я подумал, что это, наверно, Чико, но нет. Как ни странно, это был Генри Трейс, и звонил он со своей конефермы, расположенной на окраине Ньюмаркета.

– Моя помощница говорит, она только что видела вас на тренировке на Пустоши, – сказал он. – Я ей не очень-то поверил, но она была уверена. Вы без шлема, вас ни с кем не спутаешь. Она сказала, что вы были с лошадьми Мартина Ингленда, вот я и позвонил наудачу.

– Чем могу служить? – спросил я.

– На самом деле, не вы мне, а я вам, – сказал он. – По крайней мере, я так думаю. Мне на этой неделе пришло письмо из Жокей-клуба, все такое официальное, с просьбой немедленно дать им знать, если Глинер или Зингалу падут, и ни в коем случае не избавляться от туши. Получив это письмо, я позвонил Лукасу Уэйнрайту, который его подписал, и спросил, что это за чертовщина, и он сказал, что на самом деле это вы просили сообщить, если кто-то из этих жеребцов падет. Но он сказал, что это строго конфиденциальная информация.

Во рту у меня пересохло.

– Эй, вы меня слышите?

– Да, – ответил я.

– Ну, тогда, наверно, стоит вам сообщить, что Глинер и в самом деле только что пал.

– Когда? – спросил я, чувствуя себя по-дурацки. – Э-э-э… то есть как?

Пульс у меня участился как минимум вдвое. «Вот тебе и неадекватная реакция», – подумал я и ощутил укол страха, острый, как зубная боль.

– Кобыла, которую собирались им покрыть, пришла в охоту, – сказал Трейс, – и мы сегодня утром подпустили его к ней. Примерно час назад. Он обильно потел, в такую-то жару. В случном манеже жарко, он на солнце. Но как бы то ни было, он ее покрыл, слез с нее, все было в порядке, а потом он просто пошатнулся, упал и умер почти мгновенно.

Я наконец обрел дар речи:

– Где он сейчас?

– Все там же, в случном манеже. Мы им сегодня утром больше пользоваться не собирались, поэтому я лошадь там и оставил. Я пытался позвонить в Жокей-клуб, но сегодня суббота, Лукаса Уэйнрайта на месте нет, а потом, раз девушка все равно сказала, что вы сами здесь, в Ньюмаркете…

– Да-да, – сказал я и судорожно вздохнул. – Надо делать вскрытие. Вы ведь не против, да?

– Ну а как же! Обязательно. Страховка же и так далее.

– Я попытаюсь найти Кена Армидейла, – сказал я. – Из Института конских болезней. Я с ним знаком… Он вас устроит?

– Ну куда уж лучше!

– Я вам перезвоню.

– Ладно, – сказал он и повесил трубку.

Я стоял с телефонной трубкой в руке и смотрел куда-то вдаль, во тьму. «Слишком быстро… – думал я. – Очень уж быстро…»

– Что случилось? – спросил Мартин.

– Конь один пал, по поводу которого я вел расследование… – (Господь всемогущий…) – Можно от вас позвонить?

– Пожалуйста, пожалуйста!

Кен Армидейл сказал, что возится на грядках и что, безусловно, предпочел бы этому вскрытие павшего коня. Я сказал, что приеду за ним, он ответил, что будет ждать. Я мимоходом заметил, что рука у меня дрожит.

Я снова перезвонил Генри Трейсу, подтвердил договоренность. Поблагодарил Мартина за гостеприимство. Взял свой чемодан, сел в машину и подъехал к Кену Армидейлу в его большой современный коттедж на южной окраине Ньюмаркета.

– Что нужно смотреть? – спросил он.

– Сердце, я думаю.

Он кивнул. Кен был крепкий черноволосый ветеринар-клиницист лет тридцати пяти. Я уже не раз работал с ним в аналогичных обстоятельствах, так что я себя с ним чувствовал непринужденно и доверял ему, и, насколько я мог судить, он относился ко мне так же. Профессиональная дружба, достаточно тесная, чтобы посидеть вместе в пабе, но не настолько близкая, чтобы обмениваться открытками на Рождество. Те отношения, которые нет нужды поддерживать специально, – вы можете не общаться годами, но обратиться, когда возникает нужда.

– Что-нибудь конкретное? – спросил он.

– Да… но я не знаю, что именно.

– Звучит загадочно.

– Давайте поглядим, что вы найдете.

«Глинер…» – думал я. Если есть лошади, с которыми мне точно ничего делать не стоило бы, так это Глинер, Зингалу и Три-Нитро. И зачем только я попросил Лукаса Уэйнрайта написать эти письма – одно Генри Трейсу, второе Джорджу Каспару? Если эти лошади падут, дайте мне знать… Но не так же скоро, так возмутительно скоро!

Я въехал во двор конефермы Генри Трейса и резко затормозил. Он вышел из дому, чтобы нас встретить, и мы пошли к случному манежу. Как и у большинства таких построек, у него были трехметровые стены с одним входом – широкими двустворчатыми дверьми. Под крышей шел ряд окон. Очень похоже на крытый манеж Питера Рэммилиза, только не такой просторный.

На улице было жарко, но внутри оказалось намного жарче. Мертвый жеребец лежал там, где упал, на полу, устланном светлой щепой, – печальная гнедая груда с глазами, подернувшимися молочной пленкой.

– Я позвонил утилизаторам, – сказал Кен. – Они скоро подъедут.