Вторая рука

Кен надорвал один из пакетиков и вытряхнул на ладонь то, что в нем находилось, – игла, присоединенная к пластиковой капсуле размером с горошину. Все вместе напоминало крошечный дротик с шариком на конце, длиной примерно с мизинец.

Кен взял капсулу и сдавил ее:

– Объем тут небольшой, где-то пол чайной ложки. Чтобы развилось заболевание, чистой культуры требуется не так уж много.

– И это можно спрятать в руке, так что никто и не заметит, – сказал я.

Он кивнул:

– Просто хлопнуть лошадь по боку. Раз-два и готово. Я их сам иногда использую, чтобы делать инъекции лошадям, которые шарахаются от шприца.

Он показал, как это делается: зажимаешь капсулу между большим и указательным пальцем, так чтобы игла смотрела вниз.

– Втыкаешь иглу и нажимаешь.

– Можете мне одолжить такую штуку?

– Пожалуйста, – сказал Кен и протянул мне пакетик. – К вашим услугам.

Я спрятал пакетик в карман. Боже милосердный!

Кен медленно произнес:

– А знаете, мы ведь, пожалуй, могли бы помочь Три-Нитро.

– Что вы имеете в виду?

Он задумчиво посмотрел на большую бутылку с кровью Зингалу, стоявшую на подставке у раковины.

– Можно подобрать антибиотик, который вылечит заболевание.

– А разве еще не поздно? – спросил я.

– Для Зингалу уже поздно. Но не думаю, что эти образования разрастаются мгновенно. Если Три-Нитро был заражен… ну…

– Скажем, две недели назад, после последнего резвого галопа.

Он посмотрел на меня с улыбкой:

– Скажем, две недели назад. С сердцем у него уже проблемы, но образования нарасти еще не успели. И если ввести нужный антибиотик в ближайшее время, возможно, он полностью оправится.

– Вы хотите сказать… станет таким, как прежде?

– Не вижу, почему нет.

– Так чего же вы ждете?! – спросил я.

Глава 15

Большую часть воскресенья я провел на море. Я уехал из Ньюмаркета на северо-восток, на пустынное побережье Норфолка. Просто чтобы куда-то деться, чем-то заняться и убить время.

Погода была солнечная, но с Северного моря дул ветер, и пляжи были пустынны. Небольшие компании отдыхающих жались за хлипкими брезентовыми загородками, неугомонные ребятишки строили песочные замки.

Я сидел на солнце в углублении песчаной дюны, защищенном зарослями жесткой травы, и смотрел на набегающие и отступающие волны. Я бродил вдоль берега, пиная ногами ракушки. Я стоял, глядя на море, держась за локоть левой руки, отчетливо ощущая вес протеза: он был не такой уж тяжелый, но присутствовал постоянно.

Одиночество почти всегда успокаивало и освобождало меня – но не в этот раз. Мои демоны устремились следом за мной. Цена гордости… и плата за безопасность. «Если бы ты не требовал от себя так много, – сказал как-то раз Чарлз, – тебе жилось бы куда легче». Но на самом деле это не имело смысла. Ты такой, какой ты есть. Или, по крайней мере, ты такой, какой ты есть, пока кто-то не пришел и не сломал тебя.

В Ньюмаркете говорят, что если на Пустоши чихнешь, на ипподроме услышат. Новости о том, что я присутствовал при вскрытии Глинера, должны были дойти до Джорджа Каспара в тот же день. И Тревор Динсгейт об этом наверняка узнает – не может не узнать.

«Я все еще могу исчезнуть, – думал я. – Еще не поздно». Отправиться путешествовать. Бродить у других морей, под иными небесами. Можно исчезнуть и залечь на дно. Убраться подальше от ужаса, который он мне внушал. Еще не поздно… сбежать.

Я уехал с побережья и, будто во сне, покатил в Кембридж. Переночевал в шикарном отеле «Герб университета», а утром отправился в фармацевтическую лабораторию Тирсона. Я спросил – и увидел – мистера Ливингстона, дедушку лет шестидесяти, седенького и сухощавого. Разговаривая, он постоянно жевал губами. Кен Армидейл сказал, что он только выглядит как засушенный старый кузнечик – ум у него цепкий, как обезьяна.

– Мистер Холли, да? – сказал Ливингстон, пожимая мне руку в вестибюле у входа. – Мистер Армидейл мне звонил и объяснил, что вам требуется. Думаю, я смогу вам помочь, да-да, смогу. Идемте, идемте сюда, пожалуйста.

Он засеменил впереди, то и дело оглядываясь, чтобы убедиться, что я не отстал. Похоже, предосторожность была не лишней и тут все время кто-нибудь терялся: здание представляло собой лабиринт стеклянных коридоров, в которых лаборатории хаотично чередовались с садиками.

– Ну, оно просто постепенно расширялось, – ответил Ливингстон, когда я отметил это. – Но мы уже пришли.

Он провел меня в большую лабораторию со стеклянными стенами: с одной стороны виднелся коридор, с другой – садик, а с третьей – еще одна лаборатория.

– Это у нас экспериментальный отдел, – объяснил Ливингстон, указывая на оба помещения разом. – Большинство лабораторий просто производят вакцины для коммерческого использования, а тут мы пытаемся изобрести что-нибудь новенькое.

– Или воскресить что-нибудь старенькое? – спросил я.

Ливингстон пристально взглянул на меня:

– Нет, конечно! Я надеюсь, вы явились затем, чтобы получить информацию, а не затем, чтобы обвинять нас в безалаберности.

– Простите, пожалуйста! – поспешно извинился я. – Вы совершенно правы.

– То-то же. Ну, я вас слушаю.