Вторая рука

– Э-э-э… Хм… Каким образом лошади-продуценты, которых вы использовали в сороковые годы, заразились свиной краснухой?

– Ага! – сказал он. – Сразу берем быка за рога. Коротко и по делу. Мы ведь публиковали статью на эту тему, верно? Конечно, это было еще до того, как я сюда пришел. Но я про это слышал. Да… Что ж, такое возможно. Возможно. Это действительно случилось. Хотя не должно было случиться. Чистая безалаберность, да. Не выношу безалаберности. Просто не выношу.

«Оно и к лучшему», – подумал я. При его роде занятий безалаберность может оказаться фатальной.

– Что вы знаете о производстве сыворотки от краснухи? – спросил он.

– Все, что я знаю, уместится на ногте.

– Ага, – сказал он. – Значит, буду объяснять как ребенку. Это вас устроит?

– Вполне, – ответил я.

Он снова бросил на меня пристальный взгляд – на этот раз в его глазах мелькнула усмешка.

– Вы берете живые возбудители краснухи и вводите их лошади. Вы все правильно понимаете? Я говорю о прошлом, когда еще использовали лошадей. Лошадей мы не используем с начала пятидесятых: ни мы, ни «Берроуз веллком», ни «Байер» в Германии. Речь о прошлом, понимаете?

– Понимаю, – сказал я.

– Организм лошади начинает вырабатывать антитела для борьбы с возбудителем, но заболевание у лошади не развивается, потому что это болезнь свиней, а не лошадей.

– Это и ребенок бы понял, – заверил я.

– Хорошо. Так вот, иногда стандартный штамм краснухи слабеет, и, чтобы сделать его снова заразным, мы пропускаем его через голубей.

– Голубей? – переспросил я очень вежливо.

Он вскинул брови:

– Это стандартная практика. Ослабленный штамм пропускают через голубей, чтобы вернуть ему вирулентность.

– Ах да, разумеется, – кивнул я.

Он услышал иронию в моем тоне и возмутился.

– Мистер Холли, – сказал он сурово, – вы хотите во всем этом разобраться или нет?

– Хочу, конечно, – покладисто ответил я.

– Ну так вот. Вирулентный штамм был выделен из голубей и пересеян в чашки с кровяным агаром. – Он прервался, видя, что его слова – просто шум для меня. – Ладно, давайте скажем так. Живые вирулентные возбудители были добыты из голубей и перенесены на специальные блюдечки с кровью, где они начали размножаться, пока их не стало достаточно много, чтобы их можно было впрыснуть лошадям-продуцентам.

– Да, спасибо, – сказал я. – Теперь понял.

– Хорошо. – он кивнул. – Так вот, кровь в этих блюдечках была коровья. Бычья кровь.

– Понятно, – сказал я.

– Но по чьей-то дурацкой безалаберности однажды чашки с кровяным агаром были изготовлены из конской крови. В результате произошла мутация, возник новый штамм заболевания. – Он запнулся. – Мутации – это такие изменения, которые происходят спонтанно, без видимых причин, просто сами собой. Это естественное явление.

– Понятно, – повторил я.

– Никто не подозревал о том, что случилось, – продолжал он, – пока новый штамм не ввели лошадям-продуцентам и все эти лошади заболели краснухой. Новый штамм оказался на удивление устойчивым. Инкубационный период всегда продолжался от двадцати четырех до сорока восьми часов после введения, и в результате всегда развивался эндокардит… то есть воспаление сердечных клапанов.

В соседнее помещение вошел моложавый мужчина в расстегнутом белом халате. Я стал рассеянно наблюдать, как он возится в лаборатории.

– И куда потом девался этот новый штамм? – спросил я.

Ливингстон долго жевал губами, но наконец ответил:

– Осмелюсь предположить, что он хранится где-то у нас как некий курьез. Но разумеется, на данный момент он ослаблен, и, чтобы вернуть ему вирулентность, его пришлось бы…

– Пропустить через голубей, да, – кивнул я.

Он не видел в этом ничего смешного.

– Именно так, – сказал он.

– А все вот это пропускание через голубей и пересевание в кровяном агаре – это ведь требует особых навыков, не так ли?

Он поморгал:

– Нет, ну разумеется, я бы мог такое сделать…

А я бы нет. Любые препараты, с которыми я имел дело, попадали мне в руки уже в аккуратненьких ампулах, упакованных в коробочки.

Человек в соседней лаборатории открывал шкафы – он что-то искал.

Я спросил:

– А могут ли быть образцы этого нового штамма где-то еще, кроме вашей лаборатории, – где угодно? Я хочу сказать, отсылала ли ваша лаборатория образцы этого штамма куда-нибудь еще?

Он поджал губы, вскинул брови.

– Понятия не имею, – ответил он. Посмотрел сквозь стекло и указал на мужчину в соседней лаборатории. – Можете спросить у Барри Шеммока. Он может знать. Мутации штаммов – это по его части.

Фамилию «Шеммок» он выговорил как-то невнятно, но звучала она знакомо. «Где-то я слышал это имя, – подумал я. – Я… О господи!»

Меня как кипятком ошпарило. Я на секунду задохнулся. Я слишком хорошо знаю человека, чья настоящая фамилия Шеммок!

Я сглотнул. Меня трясло.

– Расскажите, пожалуйста, побольше об этом мистере Шеммоке, – попросил я.

Ливингстон любил поболтать и не увидел в моей просьбе ничего странного. Он пожал плечами: