Вторая рука

– Вот, теперь поглядите, – сказал он.

На этот раз я сразу увидел, что он имеет в виду. По краям сердечных клапанов сидели сплошной бахромой маленькие шишковатые наросты, кремово-белые, смахивающие на крохотные кочаны цветной капусты.

– Вот эти образования, – сказал Кен, – не дают клапанам как следует закрываться. Сердце становится не более работоспособным, чем подтекающий насос.

– Ну еще бы!

– Я положу его в морозильник, а потом мы поищем в ветеринарных журналах ту статью.

Я сидел на жестком стуле в спартански обставленном кабинете, пока Кен листал журналы в поисках нужной статьи. Я смотрел на свои пальцы. Сжимал и разжимал их. «Что же творится, – думал я. – Я же всего три дня назад видел Тревора Динсгейта в Честере!» «Если вы нарушите свое слово, я сделаю, что обещал!»

– Вот! – воскликнул Кен, разглаживая раскрытый журнал. – Зачитать вам нужные отрывки?

Я кивнул.

– «В 1938 году зафиксирован случай свиной краснухи у лошади, с бородавчатым эндокардитом – хронической формой заболевания у свиней». – Он поднял голову. – Это как раз те наросты, похожие на цветную капусту, вы поняли, да?

– Да.

Он снова принялся читать:

– «В 1944 году в лаборатории, специализирующейся на производстве иммунных сывороток, спонтанно возникла мутация Erysipelothryx rhusiopathiae, вызвавшая острый эндокардит у лошадей-продуцентов».

– Переведите! – попросил я.

Он улыбнулся:

– Раньше лошадей использовали для производства вакцин. Вводишь лошади свиной возбудитель, ждешь, пока организм начнет вырабатывать антитела, берешь кровь и выделяешь сыворотку. Потом вводишь эту сыворотку здоровым свиньям, и это предохраняет их от заразы. То же самое делается со всеми человеческими вакцинами – от оспы и так далее. Стандартный процесс.

– Ага, – сказал я. – Давайте дальше.

– А на этот раз лошади, вместо того чтобы, как обычно, выработать антитела, заболели сами.

– Как же такое могло случиться?

– Тут не говорится. Об этом надо узнавать в фармацевтической компании, которая с этим связана, – я так понимаю, это была лаборатория Тирсона в Кембридже. Я думаю, если вы к ним обратитесь, они вам скажут. У меня есть там знакомые, если вас нужно представить.

– Это же было так давно… – сказал я.

– Батенька, микробы не умирают. Они могут жить очень долго, как бомбы замедленного действия, пока не найдется идиот, которому вздумается пустить их в ход. В некоторых лабораториях вирулентные штаммы хранятся десятилетиями. Вы удивитесь.

Он снова заглянул в журнал:

– Следующие абзацы вам лучше прочитать самому. Там вроде бы все понятно.

Он подвинул журнал ко мне, и я принялся читать там, куда он указывал.

1. В течение 24–48 часов после внутримышечного введения чистой культуры начинает развиваться воспаление одного или нескольких сердечных клапанов. На тот момент никаких симптомов, помимо небольшого повышения температуры и иногда учащения сердцебиения, не наблюдается, за исключением тех случаев, когда лошадь подвергается серьезным физическим нагрузкам, – в этом случае может наблюдаться предсердная фибрилляция или нарушение кровоснабжения легких; и то и другое вызывает серьезное недомогание, которое проходит только через 2–3 часа отдыха.

2. Со второго по шестой день заболевания пирексия (повышение температуры) усиливается, увеличивается уровень лейкоцитов в крови, лошадь становится вялой и отказывается от еды. При небрежной диагностике это легко может быть принято за «вирусное заболевание». Однако исследование при помощи стетоскопа выявляет прогрессирующие шумы в сердце. Примерно через десять дней температура нормализуется и лошадь выглядит выздоровевшей, если ее не подвергают более серьезным нагрузкам, чем работа шагом и рысью. Шумы в сердце сохраняются, возникает необходимость отстранения лошади от резвой работы, поскольку это вызывает проблемы с дыханием.

3. В течение следующих нескольких месяцев на сердечных клапанах возникают образования, может также развиться артрит в отдельных суставах, особенно суставах конечностей. Это состояние постоянное, прогрессирующее, смерть может наступить внезапно в результате физических нагрузок либо очень жаркой погоды, иногда спустя несколько лет после первоначального заражения.

Я поднял голову.

– Это ведь оно самое и есть, все как тут написано? – сказал я.

– Тютелька в тютельку.

– Внутримышечное введение чистой культуры случайно произойти никак не могло, – медленно произнес я.

– Никоим образом, – подтвердил он.

– В этом году, – сказал я, – конюшня Джорджа Каспара была буквально битком набита всякими сигнализациями, охранниками и собаками. Никто бы и на пушечный выстрел не подошел к Три-Нитро с целым шприцем болезнетворных бактерий.

Кен улыбнулся:

– Целый шприц тут и не нужен. Идемте в лабораторию, я вам покажу.

Мы прошли в лабораторию, к одному из стоявших вдоль стены шкафов с раздвижными дверцами. Кен открыл шкаф и достал коробочку. Внутри лежало множество полиэтиленовых пакетиков.